Королев: факты и мифы
Шрифт:
Приходу в сектор Королева Щетинков обрадовался искренне, потому что дело свое любил, болел за него и понимал, что Королев всю их работу активизирует. Угроза того, что Королев его «подсидит» (шел такой шепоток), совершенно его не волновала. Королев был его начальником в ГИРД, потом некоторое время в РНИИ, психологически он свыкся с мыслью, что вне зависимости от «табели о рангах», Королев – его начальник. Годы в РНИИ были для Королева трудными годами, но на сей раз ему повезло: сошлись единомышленники, люди разных темпераментов, но общих устремлений, прекрасно друг друга дополняющие. В самые трудные дни Королев знал: есть плечо, на которое можно опереться, сломается, но в сторону не вильнет. Все сотрудники РНИИ единодушны в своих воспоминаниях: ближе Евгения Сергеевича у Королева в РНИИ никого не было...
Весь 8-й сектор помещался в одной большой комнате главного корпуса РНИИ на втором этаже. В одном ее углу сделали жиденькую фанерную выгородку для двух письменных столов: Евгения Сергеевича и Сергея Павловича.
Незадолго до смерти, вспоминая предвоенные годы, Сергей Павлович сказал журналисту Николаю Мельникову: «Я отдал ракетоплану восемь лет жизни». По сути вся личная работа Королева в ГИРД и РНИИ – это ракетоплан. В зависимости от обстоятельств, он может трансформироваться то в планер на склоне коктебельской горы Узун-Сырт, то в боевую крылатую торпеду на испытательном полигоне в Софрино под Москвой. Записывалось по-разному, а в уме всегда был ракетоплан, все восемь лет: 1931-1938 годы.
Ракетоплан не пускал в небо слабый, ненадежный двигатель. И 09 – без конца прогорающий гибрид Тихонравова, и ОР-2, так и не доведенный до ума Цандером и его последователями, – оба они были слишком маломощны, капризны, взрывоопасны, неизвестно было, как их регулировать в полете, и можно ли вообще их регулировать. Королев понимал, что у него нет и в ближайшее время не будет ракетного двигателя, тяга которого позволила бы поднять в небо человека. Зная это, любой другой конструктор на его месте переключился бы на какую-нибудь другую работу. Но Королев не мог позволить себе отложить полет в стратосферу! Если двигатели маломощны, их надо поставить на планеры меньших размеров, испытать и найти оптимальное отношение тяги к весу конструкции. Надо найти этот оптимум именно в реальном полете!
Королев строит три деревянных модели – этакие игрушечные ракетопланы с размахом крыльев около двух метров. Самолетики сначала кувыркались, но Сергей Павлович подогнал отклонение рулей под центровку, и модельки стали летать очень неплохо.
Все это было поздней осенью 1933 года, как раз тогда, когда переезжали из подвала в Лихоборы и начались первые трения с Клейменовым. Королев старался заинтересовать будущего шефа ракетопланом, накануне Октябрьской годовщины дважды возил его на гирдовский полигон в Нахабине, где Тихонравов запускал свою ракету 41 . Первый раз замерз кислородный кран, и ракета не взлетела. Второй раз – под праздник, 6 ноября – взлетела, поднялась метров на сто пятьдесят, взвыла и разлетелась на куски. Зрелище это на Клейменова впечатления не произвело, и потом Королев жалел, что возил его на полигон: Клейменов не раз колол ему глаза «нахабинскими фейерверками». И все-таки, несмотря на эту отвлекающую от дел заварушку в верхах, опыты с маленькими крылатыми ракетами Королев продолжал.
41
Любопытно, что под протоколом № 43 испытаний в Нахабине от 17 августа 1933 года стоит подпись «Нач. ГИРД Королев», а в следующем протоколе испытаний, на которых он присутствовал, – № 46 от 14 октября значится уже «Зам. нач. РНИИ Королев С.П.», хотя в то время решение Реввоенсовета об организации РНИИ еще не было утверждено Советом Труда и Обороны. В маленькой этой детальке угадывается горячее желание начать новую работу на новом уровне. И молодое честолюбие тоже.
Ракету запускали с горизонтальной деревянной фермы, по которой она разгонялась, а дальше ей полагалось лететь под углом градусов шестьдесят, постепенно набирая высоту. Но делать этого она не хотела. Соскочив с направляющих, «шестерка» – так называлась эта ракета, – пролетела метров десять, упала в снег, зашипела как змея, забилась, завертелась – сразу стало ясно, что прогорела камера сгорания.
Следующий пуск был более удачным: камеру облицевали керамикой. Ракета пролетела метров сто, но сорвалась в пике. Потом на ракету поставили простейший автомат, который должен был обеспечить ее устойчивость в полете, но и он не обеспечил: ракета поднялась на высоту пятиэтажного дома, потом вдруг клюнула носом и врезалась в землю. Менее чем за год до этого Королев писал: «Перед всяким исследователем, перед каждым работником в этой области должен в центре внимания стоять мотор... Все остальные, пусть даже самые сложные, вопросы в процессе работы с летающими моделями объектов и целыми объектами (а летать они будут наверняка в том случае, если есть надежный двигатель), несомненно, будут своевременно и достаточно полно разрешены». Заявление весьма общее. Он уточняет: «Значит ли это, что всеми остальными сопутствующими вопросами не следует заниматься? Конечно, нет.
42
Реактивный летательный аппарат.
Понимать он это понимал, но на деле получилось по-другому. Какой-никакой, пусть еще далекий от совершенства, но ракетный мотор у него уже был. Узким местом в ракетной технике стала новая проблема: управление ракетой в полете. Если сказать честно, то не только «достаточно полного», как пишет Королев, а вообще никакого решения ее не было. Обеспечить равномерный прогресс во всех областях, уравнять движение разных коллективов не за счет замедления его в угоду отстающему, а, наоборот, за счет ускорения до темпов лидера – в этом и проявлялось высокое искусство Королева-организатора.
Проблемой управления в секторе 8 только начинал заниматься Сергей Алексеевич Пивоваров, смекалистый рукодел, но эмпирик, доверявший своему изобретательскому чутью больше, чем высшей математике, которую он знал «в самых общих чертах». Пивоваров очень старался, работал, не жалея сил, и в конце концов родил ГПС – гироскопический прибор стабилизации. Как его настраивать, никто толком не знал. Откуда брать нужные коэффициенты? По какой методике считать статическую устойчивость и эффективность рулей? Подобно тому как ракетный двигатель для своего совершенствования требовал вторжения в дотоле неизвестные инженерам области термодинамики, проблема устойчивости и управления ракетами в полете тоже потребовала вторжения в те области механики и математики, куда инженеры никогда не проникали.
Королев понял это раньше других. Буквально на всех техсоветах и совещаниях он говорит о необходимости развивать работы по автоматическому управлению, создать специальные мастерские по изготовлению автоматов и измерительных приборов.
Понимает он и другое: ракетная техника в развитии своем достигла такого уровня, когда она нуждается в конкретной помощи фундаментальных наук. Для дальнейшего движения вперед надо привлекать ученых. Сергей Павлович начал с того, что сам прочел закрытую лекцию о проблеме управления крылатыми ракетами в Институте механики МГУ. Задача была: расшевелить и увлечь идеями.
Отношение к лекции у слушателей было слегка ироничное: молодой парень в гимнастерке «учил жить» университетскую профессуру. В первом ряду уселись, умиротворенно сложив руки на животе, корифеи: директор института, ученик самого Н.Е. Жуковского профессор Леонид Самуилович Лейбензон, тоже профессор и тоже ученик Жуковского, аэромеханик Владимир Васильевич Голубев, консультант Королева, «посол большой науки» в РНИИ Николай Николаевич Бухгольц и другие известные ученые. Королев закончил доклад призывом помочь решить проблему управления полетом ракет. Корифеи дружно закивали: помочь нужно. Королев уточнил: это не общественная работа, РНИИ готов платить деньги. В рядах аспирантов сразу наметилось некоторое шевеление: не так часто удавалось им подзаработать. Дело кончилось тем, что с сотрудниками института: Х.А. Рахматулиным (он станет академиком в Узбекистане), Д.С. Вилькером, Л.П. Смирновым, Г.И. Двушерстновым Королев заключил хозрасчетные договоры. Но сказать, что молодые механики, вдохновленные речью Сергея Павловича, увлеклись ракетной техникой, значило бы погрешить против истины. Пожалуй, никто из них, кроме Георгия Александровича Тюлина, в этой области работать не стали. Многие из них рассматривали РНИИ как сытную оборонную кормушку, где можно подкормиться. Договорные работы нередко преследовали цель попросту «запудрить мозги» ракетчикам. Они были безупречны по форме, наукообразны по языку, но нередко очень бедны по содержанию. В уравнения и формулы подставлялись вновь изобретенные «ракетные» члены и коффициенты, которые придавали им вид непривычный для глаза и на первых порах создавали иллюзию неких новых разработок. Однако, если разобраться, многие «открытия» были перепевами давно известного. Один отчет, как потом выяснилось, оказался почти целиком переписанной статьей бельгийца Госа «Устойчивость и управляемость самолета». Королев, узнав об этом, сначала пришел в ярость, а потом засмеялся и сказал:
– Сами виноваты: языков не знаем, журналов не читаем. У таких лопухов и нужно деньги отнимать...
Его всегда веселила солидная толщина отчетов.
– Взгляните, – говорил он Щетинкову, – ну, каковы хитрецы: если ссылаются на Ньютона, не ленятся на полстраницы все титулы перечислить: и член парламента, и смотритель монетного двора...
Договорные работы и консультанты в полной мере его не удовлетворяли. Лучше всего было бы иметь собственного теоретика. Наконец такой случай представился: к Королеву пришел молодой ленинградский инженер Борис Раушенбах. Но, к сожалению, случилось это только в 1937 году, немного пришлось им поработать друг с другом, а пока Пивоваров с механиками Авдониным и Букиным трудились в поте лица, доводя до ума капризный ГПС.