Королева бриллиантов
Шрифт:
— Друзья мои, — кричала она, — спасите меня, спасите!
К её ужасу, дверь оказалась заперта. Королева с камеристкой заколотили кулаками по тяжёлой двери. Время стремительно летело. Одна... две... три минуты... пять. Они бешено колотили, но результат тот же. Наконец их стук услыхал слуга, отворил дверь. Королева с камеристкой вбежали в покои короля. Через несколько минут гувернантка привела туда дофина и дочку королевы. Семья воссоединилась.
Появился и генерал Лафайет. Он теперь наконец понял, какую трагическую ошибку допустил, легкомысленно поверив этому сброду. Лафайет громко, чтобы слышали все во дворе, отдал приказ своим
Толпа не унималась:
— Вон она, эта шлюха! Нам не нужно её продажное тело, только голова! Мы отнесём её на пике в Париж!
Мария-Антуанетта не отходила от зашторенного окна. Через щёлочку она глядела, как беснуется толпа, готовая растерзать королеву Франции.
Из тысячи глоток мятежников, стоящих под окнами дворца, гремело требование: «Короля в Париж! Короля в Париж!»
От угрожающих воплей в окнах дребезжали стекла. Испуганно качались на стенах портреты французских венценосцев, немых свидетелей революции.
Король с удручённым видом смотрел на генерала Лафайета. Что делать? Должен ли он повиноваться, уступить требованию беснующейся толпы? Лафайет опустил глаза. Этот боевой генерал, ветеран американской борьбы за независимость, знал, как свергают властителей.
Король решил выйти к народу. Неожиданно толпа встретила его бурными приветствиями. Они добились своего, вот перед ними этот смешной толстяк, униженно стоит и ждёт, какую судьбу ему уготовили. Но этого мало. Они одержали первый триумф, и их аппетит разыгрался.
— Королеву на балкон! — раздался чей-то вопль.
Мария-Антуанетта, бледная от ярости, стояла неподвижно у окна, закусив губы. Ружья висели за спинами у переодетых мужчин. Через мгновение они могут быть нацелены на неё. Но она — дочь великой императрицы, Марии-Терезии, и ей не к лицу пасовать перед грязной парижской чернью.
— Я выйду!
Мария-Антуанетта взяла на руки детей. Но в эту минуту раздалось новое требование: «Только без детей! Пусть выйдет одна королева!».
На балкон вышел вновь король вместе с Лафайетом. Вдруг на несколько мгновений наступила тишина.
— Друзья мои, — громко крикнул король. — Я готов ехать в Париж со своей супругой и детьми. Я вручаю вам судьбу самых дорогих мне людей. Надеюсь, вы не причините им вреда.
Его слова заглушил дикий крик и гром аплодисментов.
Но мятежники не унимались.
— Королеву на балкон! Иначе мы перебьём все стекла во дворце!
Генерал Лафайет подошёл к королеве.
— Ваше величество, нужно выполнить их требование, чтобы успокоить.
Мария-Антуанетта с гордо поднятой головой вышла на балкон. Всё вокруг мгновенно стихло, наступила гнетущая, мёртвая тишина. Королева смотрела на мятежников, мятежники на неё. Никто не знал, чем взорвётся эта странная тишина — яростным рёвом, выстрелами, градом камней. Что делать! На выручку пришёл Лафайет. Он, по-рыцарски склонившись перед королевой... поцеловал ей руку. Французы остаются французами даже в самый опасный момент. Элегантный жест генерала растрогал всех, разрядил зловещую атмосферу.
— Да здравствует король! Да здравствует королева! — разнеслись над площадью восторженные крики. Народ оценил силу и непреклонность этой женщины.
По-видимому, чтобы закрепить успех королевы, генерал Лафайет произнёс странную речь:
— Королева стала жертвой обмана. Больше она никогда не попадётся
...Днём 6 октября большие золочёные ворота с решётками распахнулись. Громадная коляска с шестёркой лошадей в упряжке навсегда увозила из Версаля короля, королеву и их семью. Перевёрнута страница истории. Завершено тысячелетие королевского абсолютизма во Франции. Король с королевой начинают путь к эшафоту.
Шесть часов тянулся этот «похоронный» кортеж Из сотен экипажей. За ними, опустив головы от стыда, шествовали разоружённые гвардейцы. На обочинах дороги толпы любопытных. Они кричали, галдели, толкались — каждому хотелось собственными глазами увидеть короля и королеву, пленников торжествующего народа.
— Мы везём их назад, пекаря, пекаршу и маленького пекаренка. Теперь с голодом будет навсегда покончено! — кричали довольные женщины.
Мария-Антуанетта слышала все эти крики, издёвки, оскорбления и только поглубже забивалась в угол кареты. Она знала — у неё есть только один верный друг. Это граф де Ферзен, который сейчас сопровождает её карету верхом.
У ворот Парижа кортеж встретил мэр города Байли.
— Чудесный день сегодня, ваше величество, — торжественным тоном сказал он королю. — День, когда парижанам дано право владеть вашим величеством и вашей семьёй в вашем городе.
Король лишь поёжился от язвительной издёвки.
Пленников повезли дальше, к городской ратуше. На площади де ла Грев перед зданием танцевала и веселилась толпа. Народ был упоен такой неожиданно лёгкой победой.
— Да здравствует король, да здравствует королева! — вновь и вновь гремели возгласы. Люди радовались, обнимались, даже плакали... Это были слёзы торжества, слёзы победы, слёзы примирения. Революция кончилась!
Около десяти часов вечера королевская семья прибыла в Тюильри, запущенный дворец, в котором им отныне предстояло жить. Эта резиденция пустовала вот уже сто пятьдесят лет после того, как отсюда съехал Людовик XIV. Комнаты необитаемы, нет кроватей, светильников, двери разбухли от сырости и не закрываются, стекла на окнах разбиты и в длинных коридорах гуляют холодные сквозняки.
«Трудно даже передать, — пишет Мария-Антуанетта своему преданному другу, венскому посланнику Мерси, — что нам пришлось увидеть и выстрадать за последние двадцать четыре часа».
Королева отошла от всех дел и всё время проводит с детьми. Все живут в одной комнате. Её часто посещает верный де Ферзен. О их любовной связи уже многим известно, и Сен-При предостерегает его: «Нужно быть осторожнее, если он не хочет погубить возлюбленную, и не так часто появляться во дворце».
Полгода королева бездействовала, но потом осознала, что сидеть и ждать у моря погоды — не выход из положения. Нужно спасать корону, и так как безвольный супруг ни на что не годится, такая миссия выпадает ей. Кто же может ей в этом помочь? Всё чаще Мария-Антуанетта подумывает о графе Мирабо, вожде Национального собрания. Этот «лев Революции » за большие деньги готов стать и «львом королевской власти». Королева отлично знала об этом. Несмотря на все заигрывания с революцией, Мирабо всегда оставался в душе ревностным роялистом. «Я с детства усвоил монархическое миропонимание, — признавался он. — И навсегда останусь тем, кем есть: защитником монархической власти».