Королева четырёх частей света
Шрифт:
Эрнандо ясно понимал, как шикарен для Манилы был человек вроде него: молодой, знатный, да ещё и не обезображенный. Ведь многие испанцы носили следы сражений с разными племенами, которые повсюду поднимали восстания. В Чили мапуче, в Перу — кечуа. А хуже всех — филиппинские малайцы-мусульмане из Минданао, которые так и не покорились. Поэтому у многих белых на лицах были ужасные шрамы.
Но, слава Богу, не у Эрнандо! В двадцать четыре года оно было ещё свежим и круглым, как у ребёнка. Ни борода, ни усы не скрывали черт. Светлая галисийская кожа с веснушками загорела, стала золотистой. Карие глаза, небольшой нос, чувственные губы —
Понимал он и какого он рода. Немного людей такой чистой крови добиралось до Азии! Всего десятка два. Его кузен Дасмариньяс, Морга, Фигероа да ещё несколько человек могли, подобно ему, гордиться благородным происхождением. Остальные все голь да разбойники. Весь сброд, от которого хотели избавиться вице-короли, тянулся на Филиппины. Кастилья Антиподов стала последним сборным местом подонков Нового Света. «Пеной конкисты». Общей свалкой.
Об отвращении к браку дон Эрнандо всюду заявлял громогласно, но это не мешало ему крутить романы и с хорошенькими испанками, попадавшимися навстречу. Сладострастный, но и сентиментальный, он то и дело влюблялся. На день, на неделю на месяц... Такие связи неминуемо вели его к катастрофе — к браку поневоле с сеньорой или сеньоритой, которую он покорил и лишил чести.
До сих пор могущество дяди, а затем кузена — временного губернатора позволяли ему легко отделываться. Он умел давать такое роскошное, такое щедрое отступное (в пользу какого-нибудь другого мужа) выпавшим из сердца жертвам, что те соглашались на выгодную мировую. Даже самые отчаявшиеся, самые желчные и мстительные любовницы признавали: встречаясь с доном Эрнандо, они играют с огнём.
Всякая хотела быть единственной и неповторимой, которая сумеет его удержать, но все знали: ему всегда удастся ускользнуть. Не без ущерба для состояния — любовные похождения сильно его пощипали, — но сохранив лицо и свободу. Шла молва, что из самой скверной истории он может выйти невредим.
«Признаюсь, к стыду своему, — отвечал он, смеясь, кузену Дасмаринасу, когда тот порицал его за проказы и вечные убытки, — я, должно быть, не способен привязаться к одной женщине».
— Какой ханьфу наденет ваше высокоблагородие: голубое или розовое? — иронически спросил Дасмариньяс. Он ненавидел привычку Эрнандо носить шёлковые халаты и купаться в горячей воде на восточный манер.
Дасмариньяс никогда не купался — даже в реке. Он был убеждён, что перуанский обычай вымачивать себя в воде ослабляет тело. Даже хуже того: портит кровь. И реку у себя в поместье губернатор перегородил крепкими решётками не для того, чтобы плавать в бассейне или плескаться там с туземками, а чтобы по лужайке не ходили крокодилы.
Он сидел на веранде, задрав ноги в сапогах со шпорами на перила, кругом опоясывающие дом, и смотрел на отмокающего Эрнандо.
Кузены были, можно сказать, похожи. Не лицом, а молодостью и силой. Дасмариньяс, правда, был почернявей, поменьше и потоньше, но тоже широкоплеч и хорошо сложён. В остальном — совершенно разные люди. Дасмариньяса считали суровым и набожным, строгим и степенным, а Кастро весь бурлил страстями и идеями.
На самом деле они хорошо понимали и дополняли друг друга. Оба честолюбивы. Гордились происхождением, упивались почестями. Оба до крайности отважны и щедры. Две стороны одной медали.
Между тем собраннее, практичнее и
Вместе прибыли они в Новый Свет. Вместе перебрались на Филиппины. Собственно говоря, у них всё было общее, кроме детства.
Один из них — Эрнандо — был второй сын в семье из одиннадцати детей и тосковал в средневековом галисийском замке, откуда бедность отца и положение младшего сына не давали ему выбраться. Другой, дон Луис, десяти лет поступил на службу пажом испанской королевы. Был единственным отпрыском мужского пола у человека, близкого ко двору, важного сановника, который побывал коррехидором в городах Леон, Картахена и Мурсия, а потом получил назначение губернатором на Филиппины — энергичного, умного и благородного офицера. Для обоих мальчишек он был образцом.
Эрнандо чудесное приглашение сопровождать отцовского старшего брата вырвало из замковой башни. Луис, который был на два года старше, тоже считал, что жизнь его началась, когда он оставил Испанию. Принуждённую жизнь в Эскориале он терпеть не мог.
Теперь дон Луис, известный в Маниле под именем «молодой Дасмариньяс», был наследником состояния, которое мечтал вложить в достойную себя конкисту. Для этого он готовил экспедицию, замысел которой принадлежал ещё его отцу. Её план он представлял на рассмотрение Совета Индий. После многих лет ожидания галеон из Акапулько привёз ему ответ: Совет одобрил план при условии, что он останется в секрете, а финансировать свою идею будет сам Дасмариньяс.
А идея была не маленькая.
Овладеть Камбоджей и Лаосом. Завоевать Сиам и низложить его короля.
Эрнандо — товарищ Луиса во всех делах — не был вполне уверен в этом предприятии. Но при таком случае он рассчитывал отомстить за смерть человека, которому всем был обязан: своего дяди губернатора Гомеса Переса Дас Мариньяса, убитого мятежниками-китайцами на корабле.
Оба юноши так и не оправились от этой трагедии. Луис из-за неё до злобы возненавидел «санглеев» — живущих в Маниле китайцев. Эрнандо же собирался обогатиться за их счёт и всячески старался их ощипать.
Дело было трудное.
Ведь на них, на санглеях, покоилась вся экономика города. Они поселились в Маниле при малайских раджах, владевших архипелагом прежде белых, и уже много десятилетий торговали здесь. Но испанцев тревожила их многочисленность: они переселялись сюда целыми ордами. Власти старались ограничить их въезд. Несколько чиновников только тем и занимались: выдавали китайцам лицензии, проверяли документы, силой сажали на корабли нежелательных. Остаться могли только те китайцы, что были необходимы для торговли. Но и этим корона не доверяла. Она подозревала их в намерении овладеть Филиппинами.
Поэтому китайцев поселили за высокой стеной Париана — болотистого квартала, охраняемого солдатами. Ни один санглей не имел права под страхом смерти выходить из него после захода солнца.
Когда кули убили губернатора, тревога и подозрительность стали ещё сильнее. Впрочем, отец Дасмариньяса стал жертвой не восстания в Париане, а обычного грабежа. Китайские работники, которых он силой забрал гребцами на свои корабли, в отместку зарезали его в море вместе со всеми офицерами. Затем они сбежали в Китай. Посуду и прочее серебро губернатора убийцы продали богачам в провинции Фуцзянь, а королевский корабль с пушками — мандаринам города Цзяньчжоу.