Королева дождя
Шрифт:
Повисла тишина — супруги были ошеломлены.
— Моя бабушка купила его для меня много лет назад. Он стоит по соседству с домом семьи Мейсон, где она жила одна, когда состарилась. Она хотела, чтобы я была рядом. — Анна помолчала. Майкл уже отрицательно мотал головой. Сара не сводила с фотографии вытаращенных глаз — в них светились и недоверие, и откровенное желание. — Я знаю, что у вас нет никаких родственников, которые могли бы оставить вам наследство, и вам некуда будет ехать, когда вы отойдете от дел. А теперь у вас есть Кейт, и о ее будущем тоже нужно думать.
— Но
— Это очень щедрое предложение, — вмешался Майкл. — Мысль, конечно, замечательная, но мы не можем принять такой подарок.
Анна проигнорировала его слова и снова обратилась к Саре:
— Когда моя бабушка умерла, она оставила мне большой дом. Та что, как видите, у меня будет где жить. Я хочу, чтобы и у вас было пристанище.
Снова воцарилось молчание.
— Это не прихоть, — решительно и твердо добавила Анна. — Я очень долго раздумывала на данную тему. И… — она подыскивала дополнительный аргумент, — и молилась. Думаю, Бог хочет, чтобы дом стал вашим.
Сара выдохнула с облегчением, ее лицо лучилось радостью. Когда она посмотрела на Анну, та заметила в ее глазах слезы.
— Ты даже не представляешь, что это значит для меня, — с дрожью в голосе произнесла она. — Как нам отблагодарить тебя?
— Я делаю это не только ради вас, — заметила Анна. — У меня есть эгоистические цели. — Майкл посмотрел на нее, слегка приподняв брови. — Когда мы состаримся и выйдем на пенсию, я хочу, чтобы мы были соседями.
Майкл улыбнулся.
— Я не могу представить тебя старой, — сказал он, глядя на рыжие волосы Анны. — Просто не могу.
— Но это произойдет, — настаивала Анна. — Мы будем переговариваться через забор, жаловаться на молодежь. На Кейт и ее друзей…
Сара отодвинула тарелку и, потянувшись через стол, взяла руку Анны в свою. Второй рукой она сжала руку Майкла.
— Я и представить себе не могла, что когда-нибудь буду такой счастливой, — призналась она. — И я хочу, чтобы так было всегда. Чтобы мы всегда были вместе.
Она поочередно встретилась взглядом с Анной и Майклом. Все прекрасно понимали, что желание Сары нереально. Возможно, они и станут соседями — через много лет, в далеком Мельбурне. Но до этого они будут миссионерами. Пешками в епископской шахматной партии. Возможно, им удастся прожить вместе еще несколько лет, но рано или поздно их пути неминуемо разойдутся.
— Мне жаль, что мы не можем пережениться, — внезапно заявила Сара. Через секунду она улыбнулась, давая понять, что пошутила. — Знаете, как это принято у африканцев. Я была бы старшей женой, Анна — второй. Тогда мы были бы обязаны держаться вместе.
Все засмеялись. Принужденно. Ее предложение было слишком нелепым, но все же не совсем несерьезным, поэтому не могло быть какой-либо иной реакции.
Затем они продолжили трапезничать. За едой они почти не разговаривали, если не считать комментариев о том или ином блюде. Сара то и дело косилась на фотографию, все еще лежащую на столе. Анна понимала, что в голове у подруги всплывает множество вопросов.
— Я опишу его вам, — сказала Анна. Она взяла карандаш и бумагу и начала с того, что набросала план дома.
Целый час она рассказывала все, что помнила о нем. Наконец она прервалась, чтобы дать возможность Саре принести десерт. Они как раз разрезали пирог и смеялись, глядя на миску с водянистым красным желе, когда в помещение ворвался какой-то звук. Унылый непрекращающийся бой тамтамов доносился из деревни. Миссионеры переглянулись. Это не был обычный легкий ритм деревенских танцев. Удары были громкими, тяжелыми — это был призыв сразу нескольких барабанов.
Никто не произнес ни слова. Мысли Анны вернулись к разговорам, которые они вели в течение последних недель, — к предположениям о том, какие перемены принесет независимость. Майкл когда-то заметил, что африканцы, с которыми он общался, похоже, весьма смутно представляют, в чем суть этого великого события. Они сказали ему, что в деревне разучивают песни к празднику, что в основном это христианские гимны, или рождественские куплеты, или старые обрядовые песни. Никто не сочинял новых песен, хотя они необходимы в такое время — чтобы люди осознали, что происходит. Пока же они довольствовались одним-единственным словом, которое повторяли снова и снова.
Uburu! Uburu!
Свобода! Свобода!
Барабанный бой становился все громче, удары — более частыми. Под аккомпанемент барабанов зазвучала песня. Слов разобрать было нельзя, но в ней чувствовалось что-то дикое, даже угрожающее, — в тоне, темпе и безумном смехе, который то и дело перекрывал пение.
— Они ведь не пили, правда? — спросила Сара, первой озвучив свою тревогу.
— Нет, нет, — успокоил ее Майкл. — Церковные старосты ни за что бы этого не допустили.
Он передал по кругу миску с желе, но ни Сара, ни Анна не стали его брать.
— Давайте запрем двери, — предложила Сара.
Майкл покачал головой.
— Я не думаю, что это необходимо, — сказал он. — Это ведь Танганьика. Не Конго.
Конго. Страшное слово повисло в воздухе, Не было необходимости напоминать о массовых убийствах белых, совершенных конголезцами после объявления независимости: воспоминание о том кошмаре повисло между ними, плотное, почти осязаемое.
Они вышли из-за стола, почти не притронувшись к десерту. Майкл предложил послушать музыку. Пока он выбирал пластинку, Сара пошла в спальню, чтобы взять Кейт из колыбельки.
— Я услышала ее плач, — пояснила она. — Наверное, ее разбудили тамтамы. — Но когда она появилась вновь, ребенок, которого она держала на руках, все еще мирно спал.
Майкл аккуратно поставил иглу на пластинку и отошел от проигрывателя, как только потрескивание сменили первые ноты старой валлийской колыбельной. Сара посмотрела на него и улыбнулась. Прижавшись щекой к пушистой головке ребенка, она начала подпевать хору своим тонким сопрано.
Спи, дитя мое, сном крепким
Всю ночь.