Королева Камилла
Шрифт:
Шагая по поселку, Дуэйн рассматривал его обитателей глазами бушмена из Калахари. Среди них встречались дикари, способные броситься на человека и повалить его на песок, а встречались и просто бродячие собаки, которые, завидев Дуэйна, жались к стенке. И снова он оказался у дома Пэрис Баттеруорт. Через окно гостиной можно было разглядеть, что Пэрис с Полтинником смотрят по телевизору «Баламори» [36] .
Пэрис удивилась, увидев его на пороге.
– Что-то стряслось с мамусей? –
36
Популярная в Великобритании детская передача на канале Би – би – си, описывающая жизнь на вымышленном острове Баламори в Шотландии.
Грубее, чем хотел, Дуэйн ответил:
– Я не в курсе. Я зашел проверить ваш жетон.
– Он на месте. Хотите знать еще чего– нибудь?
Дуэйну хотелось иного – поцеловать ее надутые губки, распустить собранные в хвост волосы. Бедра у нее, отметил Дуэйн, тоньше, чем его руки.
– Мне нужно убедиться, что он в порядке.
– Входите, но вам придется снять ботинки. У меня светлый палас.
Сама Пэрис была в тапочках с правдоподобными до оторопи кошачьими мордами. Кошачьи глаза искрились, а усы подрагивали, когда Пэрис мягко ступала по светлому ковру, направляясь в гостиную.
Полтинник сидел в прогулочной коляске и зачарованно наблюдал, как на экране констебль Слива поднимается в гору на велосипеде. Комната была чистая и неуютно – опрятная, игрушки Полтинника хранились на полках в стенной нише прямо в коробках из магазина. Пэрис и Дуэйн сели на диван напротив друг друга.
– Вам не положено оставаться со мной наедине, это ведь переулок Шлюх, – сказала Пэрис.
– Мы не одни, – возразил Дуэйн. – Он ведь тоже здесь, а. Полтинник?
Полтинник не отозвался, таращась в телевизор.
– Любит телик смотреть, – заметил Дуэйн.
– Угу, – кивнула Пэрис и гордо добавила: – Все рекламы знает.
– Он такого же цвета, как я. Его отец был черным?
– Да, его папа – Карлтон Уильямс. Знаете его?
– Нет.
– Как нет?! – воскликнула Пэрис. – Вы должны его знать!
– Только потому, что я черный, я не обязан знать всех чернокожих в поселке.
Они посмотрели друг на друга и быстро отвели глаза. Дуэйн подумал, что наконец– то увидел лицо сердечком. Пэрис могла бы сниматься для открыток к святому Валентину.
– То стихотворение, что вы написали… – сказал он.
Пэрис опустила глаза.
– Да?
– Его написала Элизабет Баррет Браунинг, верно?
– Как вы узнали? – удивилась девушка.
– Я полицейский, – ответил Дуэйн. – Мне положено все знать. Ну так что, посмотрим жетон?
Пэрис стряхнула тапок – кошку и протянула Дуэйну тонкую бледную ногу. Дуэйн принял босую ступню, взяв за пятку. Он рассматривал голубоватые вены, оплетавшие ногу, словно линии на выцветшей дорожной карте. Ногти Пэрис выкрасила в перламутрово – розовый. Дуэйн осторожно повернул металлический жетон
– Я тоже написала несколько стихов, – сказала Пэрис. – Но они говеные.
– Уверен, что нет, – возразил Дуэйн.
– Да правда говеные. На нормальные у меня времени нет. Вон с ним сплошные хлопоты, а он такой нытик, коли на него находит. Элизабет Баррет Браунинг хорошо было, лежи себе на софе, хворай в охотку да с собачкой играйся.
– Вы писали про нее реферат в школе, да?
– He – а, не про нее, – ответила Пэрис. – Про собачку ее, про Флаша.
Дуэйн вынул потрепанное пингвиновское издание «1984» и положил на кофейный столик:
– Джулия, прочтите, пожалуйста, эту книгу.
– Что еще за Джулия? – не поняла Пэрис.
– Что полицейские едят на обед? – спросила Камилла у Чарльза.
Чарльз ответил, входя в роль простака:
– Не знаю, а что полицейские едят на обед?
– Да нет, я не анекдот тебе рассказываю, Чарльз. Я спрашиваю, что полицейские едят на обед, потому что пригласила на обед полицейского.
Чарльз крепко задумался, потом сказал:
– Может, что-то типа сосисок с картофельным пюре? Или сардины.
Камилле нравилось принимать гостей, но раньше в ее распоряжении имелся целый штат помощников, бравших на себя все неприятные хлопоты – приглашения, закупки, готовку, сервировку и мытье посуды.
Как и надеялась Камилла, Чарльз сказал:
– Не беспокойся, дорогая. Я позабочусь, чтобы твой полицейский был сыт и доволен.
Он открыл банку сардин и выложил рыбешек по кругу на маленькой белой тарелочке, потом отправился в сад и набрал полную корзину кособоких корешков и овощей, выращенных по системе органического огорода. Пока Чарльз обивал землю с пучка кривеньких морковок, на колючую проволоку, что тянулась по железной стене зоны, сел дрозд и принялся выводить серенаду. Камилла устроилась на перевернутом цветочном горшке и закурила вторую за день сигарету.
– Ах, дорогая, – вздохнул Чарльз, окидывая взглядом сад, – ну не чудно ли тут, не наполняется ли твое сердце счастьем от песни дрозда?
Камилла окинула взглядом колючую проволоку, камеры наблюдения и треснутое окно в спальне Тредголдов, кокнутое в ночной потасовке, и невесело проговорила:
– Ну, в общем, чудно, но временами меня тянет в нормальную деревню.
Чарльз выдернул лук – порей, по которому туда – сюда бегали какие-то крошечные букашки, и сказал:
– Но мы ведь сотворили здесь свой собственный рай, правда?
Камилла подумала о мире за стеной и представила, что гуляет по лесу, по берегу реки. Вообразила колонны солнечного света, спускающиеся через прорехи в облаках. И расплакалась. Она изо всех сил старалась удержаться, понимая, что искаженное лицо и слезы отнюдь не красят женщину средних лет.
Чарльз бросил лук в корзину и опустился на колено рядом с женой.
– Милая, не надо, – попросил он. – Не плачь, прошу тебя. Я не в силах этого вынести.