Королева красоты Иерусалима
Шрифт:
Роза не жаловалась – жизнь с Габриэлем была несравненно лучше, чем жизнь до него. Ей было что есть, во что одеться, она могла позаботиться о младшем брате. Ей очень повезло войти в семью Эрмоза, зажиточную и уважаемую. И кто мог предположить, что ей так повезет? Она была благодарна судьбе и в глубине души надеялась, что в конце концов почитаемый ею муж обратит на нее свою благосклонность и может быть, может быть когда-нибудь, хоть однажды, дотронется до нее так, как ей хотелось бы дотронуться до него, – с нежностью и лаской. Может, хотя бы раз, придя к ней ночью, он поцелует ее в губы. Ведь он ни разу не поцеловал ее, даже под хупой.
И хоть он ей об этом не говорил, она знала,
А когда Роза снова забеременела, все заботились о том, чтобы ей было удобно, чтобы она не работала тяжело, чтобы ничего не поднимала, не нагибалась. Ее невестка Аллегра приходила раз или два в неделю мыть полы, сестры, по распоряжению Меркады, поочередно убирали дом. Даже готовить Меркада ей запретила. Соседки приносили киптикас, софрито, авас кон ароз, а хамин с макаронами, хаминадос, бурекасы и сотлаж на субботу Меркада готовила сама. Иногда, глядя на свою бесформенную невестку, Меркада поднимала глаза к небу и мысленно обращалась к мужу: «Ох, керидо, а может, лучше б я подождала денек-другой и нашла Габриэлю не такую уродливую жену?»
Меркада ежедневно беседовала с Рафаэлем и, когда родилась Луна, сказала ему: счастье, что девочка похожа на Габриэля, а не на Розу. Она чувствовала себя униженной, оттого что Габриэль не оказал ей должного уважения и не назвал дочь в ее честь, как принято, но что это ее задело, скрывала ото всех, и прежде всего от сына с невесткой.
Выбранное Габриэлем имя Луна казалось странным и Розе. Она была уверена, что он даст девочке имя своей матери. Когда же он сообщил всем, что дочку зовут Луна, Роза не возразила ни полслова, лишь произнесла благословение: да удостоится она долгой жизни и добрых дел!
У Меркады же не было сомнения: Габриэль так выразил свое недовольство тем, что она не посчиталась с ним и заставила жениться на Розе. Что ж, если ему от этого легче – на здоровье, одолжений мне не надо, думала Меркада. Она никогда не заговаривала на эту тему, и, когда однажды Клара осмелилась заметить, что Габриэль должен был назвать дочь в честь матери, оборвала ее взмахом руки:
– Слава богу, девочка родилась крепкой и здоровой, и это главное. Ну а ты закрой рот – и ни слова больше об этом ни мне, ни брату и вообще никому!
Гнев сына был ей понятен. Вечерами, когда все соседки рассаживались вокруг колодца на низеньких скамеечках и принимались болтать, Меркада переводила взгляд с одной на другую. Любая из них казалась ей привлекательнее Розы. Она все чаще и чаще заглядывала в гости к другим своим детям, особенно к Кларе, которая была ей ближе других.
– Пусть меня бог простит, – сказала она как-то дочери, – я думала, что наказываю Габриэля, а наказала себя. Я не в состоянии выносить эту женщину, не в состоянии выносить ее запах, не могу дышать с ней одним воздухом. Я переберусь жить к тебе.
– Почту за честь, мама, но ведь мы с Яковом и детьми живем в однокомнатной квартире, где ты будешь спать?
– Мне все равно, буду спать на полу, если нужно, но жить с этой толстухой в одном доме я не стану.
Назавтра она уложила кое-какие вещи и ушла к Кларе, не сказав ни слова ни Габриэлю, ни Розе.
Вернувшись в этот день домой, Габриэль спросил у Розы, где мать. Роза ответила, что не видела ее с утра, когда выходила гулять с девочкой. Габриэль не придал значения
Соседки были очарованы столь сильной любовью к дочери.
– Он прямо как женщина. Мой в жизни не вел себя так с детьми. Счастливая эта Роза, что у нее такой муж…
Однажды они увидели, что он пеленает дочь, и изумлению их не было предела: где это видано, чтобы мужчина пеленал ребенка? Во всем Иерусалиме о таком не слыхали. Габриэля и так считали лучшим из мужчин, каждая бы себе такого пожелала, но когда одна из соседок рассказала, что он не только пеленает, но и купает ребенка (она клялась, что своими глазами видела, как он купает дочку в тазу, будто кормилица или мать), его акции взлетели до небес.
Ну а Роза была только рада разделить уход за Луной с любым, кто вызвался бы ей помочь, тем более с мужем. Габриэль ни разу не посетовал, что она недостаточно заботится о ребенке. Только приходил домой – и тут же бросался к кроватке. Раньше, до рождения ребенка, он из лавки прямиком направлялся в микву и возвращался домой чистый, вымытый, но теперь он сразу шел домой. Купался в горячей воде, которую Роза заблаговременно кипятила к его приходу, поспешно переодевался, чтобы к дочке, упаси боже, не пристали запахи рынка, и брал ее на руки. А возвращал только тогда, когда приходило время ее кормить и укладывать. Он любил Луну всей душой. Малышке удавалось хоть на миг заставить его забыть ту, другую любовь, которую он поклялся забыть. Любовь, навеки ранившую его сердце. Впервые с тех пор, как умер отец и Рухл исчезла из его жизни, Габриэль чувствовал себя счастливым. Он вдруг обнаружил, что снова способен улыбаться и даже смеяться, и с нетерпением ждал момента, когда запрет лавку, вернется домой и возьмет Луну на руки.
Только после того, как он выкупал девочку, запеленал ее и надел на нее пижамку, между делом щекоча ей животик, отчего она заливалась смехом, что доставляло ему невыразимое блаженство, только после того, как он передал ее Розе для кормления, а потом снова уложил ее в кроватку и спел ей колыбельную на ладино, – только тогда он осознал отсутствие матери.
– Где моя мать? – спросил он Розу.
– Наверное, у соседок.
Он вышел во двор и стал стучаться в соседские квартиры. Но на расспросы все отвечали, что не видели нынче Меркаду ни разу.
– Может, она пошла к Западной стене? – предположила одна.
– Может, она пошла в синагогу Элиягу ха-Нави? – предположила другая.
– Сегодня к ней никто не приходил насчет ливьянос, – заметила третья. – За весь день ни одного человека во дворе не было.
В сердце Габриэля стала закрадываться тревога. Не в обычае матери было так исчезать. Она всегда была дома или во дворе. С тех пор как умер Рафаэль, она перестала приходить в лавку, а разговоры с сыном свела к минимуму – только о самом насущном. Со временем она, правда, несколько смягчилась, ее гнев поутих, но она не давала ему это почувствовать. И когда родилась Луна, она не восторгалась, не восхищалась девочкой, хотя в глубине души ее радовало, что ребенок приносит Габриэлю такую отраду. Она наказала его на всю жизнь, женив на Розе, и этого достаточно, совсем не нужно, чтобы он страдал еще сильнее.