Королева Кристина
Шрифт:
С. И. Улофссон с этим мнением не согласен и считает, что королева в данном случае поступила совершенно справедливо.
Но главное состояло в том, что Кристина освободилась, наконец, от того болезненного состояния, в которое она загнала себя и в котором пребывала в течение многих лет. Туго натянутая тетива эротического перенапряжения, наконец, лопнула, и наступило отрезвление. Мужчина, отвергший её любовные притязания, рано или поздно был обречён на изгнание. Она всё-таки была королева и — какая-никакая — женщина! Она нашла удобный предлог и под этим предлогом с жестокой последовательностью избавилась от опасной болезни. Униженный, лишённый власти и обесчещенный фаворит был раздавлен [78] .
78
М.
В биографии Кристины вряд ли найдётся какой-либо другой эпизод, который бы так ярко продемонстрировал все недостатки её характера. После М. Г. Делагарди Кристина обратила внимание на К. Тотта, но лишь на короткое время, хотя всезнающий Экеблад полагал, что «Её Величество очень, даже слишком сильно любила Тотта». Вероятно, поводом для такой оценки послужил рыцарский турнир 1653 года, на котором хулиганствующий молодец объявил Кристину своей дамой, а вскоре получил от неё титул графа Карлбергского.
Любовь к фаворитам не повлияла существенно на положение королевы. В числе её приближённых в это время находился также Кристофер Дельфикус фон Дохна, прусский дворянин, служивший Фредрику Гессенскому в качестве посла при сент-джеймсском дворе. Вообще же, замечает проницательная наблюдательница Мэссон, королева Кристина обладала странной способностью окружать себя всякими проходимцами.
Во время беседы 21 января 1654 года Кристина проинформировала о своём роковом решении и посла Кромвеля Б. Уайтлока. Сообщение об этом было сделано в такой лёгкой форме, мимоходом, что англичанин сперва подумал, что королева шутит. Убедившись в противоположном, он решил рассказать ей подходящую к этому случаю притчу.
Сын уговорил своего старого отца, владельца имения, уйти на покой и передать все хлопоты по управлению ему. Старик согласился. Призвали друзей, нотариуса, знакомых и составили завещание, в котором отцу определили пенсию. Пока писали документ, старик удалился в гостиную и закурил трубку. Поскольку табак был крепкий, а лёгкие курильщика прокурены насквозь, он время от времени отхаркивался и плевал прямо на пол. Сыну это не понравилось, и он предложил ему продолжить курение на кухне. Старик согласился и ушёл. Когда документ был составлен, его снова позвали в гостиную. Там было всё готово: документ переписан начисто, перо стояло в чернильнице, горела свеча, лежали печать и сургуч — осталось только подписать завещание. «Я передумал», — неожиданно заявил старик. «Как так? — удивился сын. — Почему?» — «Потому что я хочу до конца своих дней плевать там, где мне захочется», — ответил тот.
— Вот и вам, молодая леди, следовало бы пожелать на будущее того же самого! — заключил свою сентенцию посол, обращаясь к Кристине.
Королева ответила, что скорее предпочтёт смириться с запретом плевать на ковры, нежели продолжать носить на голове корону. (Тут мы должны сильно усомниться в искренности такого предпочтения.)
В конце января 1654 года при дворе Кристины появился посол Священной Римской империи итальянский граф, опытный воин, проницательный и тонкий дипломат, Раймондо (Раймунд) Монтекукколи, оставивший о Кристине и её дворе весьма интересные заметки. В его миссию входило посватать королеву Кристину за герцога Фердинанда, старшего сына императора, что явно указывало на то, что Габсбурги ещё не были уверены в исходе начатой орденом иезуитов акции. Кроме того, в Вене и Мадриде полагали, что лучшим способом приручить лютеранскую Швецию был бы династийный брак королевы с их представителем. Но, по всей видимости, дипломатическая почта запаздывала не только у испанцев, так что этот демарш императора оказался весьма запоздалым.
Кристина восприняла сватовство как комплимент — стать супругой императора было весьма
Одновременно с венским послом в Стокгольм прибыл посол России, который, по свидетельству Мэссон, не явился на назначенную ему в десять часов утра королевой аудиенцию, поскольку был пьян [79] .
Отсрочка, которую дала себе Кристина на три года, была довольно трудным для неё временем. Ей пришлось проводить политику оздоровления финансов страны, которая, в общем-то, закончилась неудачно. Став между двумя религиями, она разрывалась между чувством долга и своими желаниями. Она прилагала колоссальные усилия для того, чтобы склонить на свою сторону пфальцскую семью, канцлера Оксеншерну, правительство и парламент, и не всегда находила в них поддержку. Она выдержала поток брани и критики в свой адрес и окончательно разделалась со своим фаворитом М. Г. Делагарди. Ей приходилось улаживать горячий конфликт крестьянства с дворянами и делать много других неприятных вещей. Как вспоминал потом М. Делагарди, Кристина как-то в присутствии Карла Густава сказала, что каждое появление у неё в кабинете секретаря равносильно появлению дьявола.
79
По-видимому, речь идёт о после Головине. См. о нём ниже.
И вот в Упсальском дворце 11 (22) февраля 1654 года Кристина в категорической форме снова сообщила Государственному совету о своём непреклонном решении отказаться от престола в пользу Карла Густава. Все историки пишут, что это заявление ввергло министров в состояние шока, последовали возгласы А. Оксеншерны: «Подлец будет тот, кто признает принца королём!» Советники лицемерили: вся столица уже знала, что Кристина собиралась сложить с себя корону Швеции и передать её пфальц-цвейбрюккенскому кузену.
Так что запал у членов Госсовета был не тот, что три года тому назад, и они быстро успокоились — тем более что с Карлом Густавом они скоро нашли общий язык. Скорее в соответствии с требованием этикета, чем с искренней надеждой, они, как и три года тому назад, направили королеве «супликацию» — покорнейшую просьбу не покидать трон. Текст обращения снова поручили составить канцлеру и дали подписать двадцати пяти советникам. В нём содержалось предложение облегчить бремя власти «уставшей» королевы путём постепенной загрузки делами Карла Густава и, в частности, говорилось: «Мы не знаем, что Ваше Величество после отречения будет вести более спокойную жизнь, ибо мы не можем разгадать будущее. Не убеждены мы также и в том, что частная жизнь будет совместна с обязанностями Вашего Величества. Заботы и тревоги одинаковы для всех людей, и особенно это применимо к суверенным правителям, обязанностью которых, так сказать, является искать для себя удовольствие и находить счастье в трудах».
На Кристину это не подействовало. Канцлер Оксеншерна уже хорошо видел, как королева теряет интерес к государственным делам.
Тринадцатого (24) февраля, когда все снова собрались вместе на заседании риксдага, Кристина ответила категорическим «нет». Тогда робкий до сих пор Пер Брахе произнёс на заседании совета пламенную и яркую речь, которую по своей смелости можно считать уникальной в истории взаимоотношений шведских королей со своими подданными. Он сказал, в частности, что тот, кто посоветовал Кристине пойти на такой шаг, поступил «подло, а не как честный человек». Кристина за словом в карман не полезла и ответила: «А что если архиепископ согласится с моим отречением?» Вопрос после этого был исчерпан, и советники, приняв решение собрать риксдаг, разошлись.