Королева любить желает
Шрифт:
В общем, средство из баночки мы смогли опробовать только несколько ночей спустя, потому что мне пришлось рассказывать (и чего греха таить, некоторые вещи показывать). От некоторых экспериментов Ифор тут же отказался.
20
И если с Ифором у нас всё было хорошо и даже больше, то Милон меня напрягал. После посещения министра культуры он сутки не разговаривал со мной, находил дела и прочее. И я решила поделиться своими опасениями с Ифором. Странно было, но я справилась. Неприятным оказался совет.
— Пригласи его сама на свидание. Дай ему понять, что он тебе
— А я только на словах? — удивилась я.
— Ну, ты соглашаешься с ним ходить на свидания, да. Но кто из вас выбирает, куда идти? Что делать? О ком вы говорите?
— Выбираю в основном я. Говорим или на отвлечённые темы, или о моём мире, даже не обо мне.
— Вот. А ты пригласи его туда, куда он захочет, узнай его, расспроси о нём.
— Но я и тебя не особо расспрашивала, — погрустнела я, понимая его правоту.
— Ты читала досье на каждого хоть что-то из себя представляющего в графстве человека, и на меня в том числе, — вот не успокоил ни разу.
— Это всё не то. Я ведь не знаю, как ты рос, как пережил отъезд из родного села, как на самом деле оказался в графстве, почему у тебя нет никого. Я ужасна.
— Ну почему нет? Есть, — пожал он плечами, — дядьки в количестве шести штук. Все они живут в разных полисах страны, у каждого свои жизни, заботы и семьи. Честно говоря, сколько у меня кузенов, я не в курсе. Как ты знаешь, в моей семье было всего двое мужей, а мама очень долго не могла родить. До моего рождения у неё было несколько неудачных беременностей. В селе её уже называли порченой и всякое прочее. Она, насколько мне известно, сильно переживала по этому поводу. Отец рассказывал, что им пришлось чуть ли не клятвы ей приносить, что не откажутся и не расторгнут брак. Я должен был родиться на месяц позже, в самые лютые морозы, поэтому старший отец отправился к своему брату на охоту. Тот должен был смастерить для меня что-то из одежды и колыбельку, точнее её утепление. Они ушли на охоту и с неё не вернулись. В тот день, когда мама получила это известие, я и родился, а мама ушла вслед за отцом. Папа растил меня, как мог и как умел. Тяжело ему было, но мы справлялись. А когда мне исполнилось десять, он устроился на производство стилоса. Так мы оказались в графском замке, точнее около него. Папа работал, меня заметил начальник охраны, я начал тренироваться и постепенно превращался из доходяги во вполне нормального юношу. Всё было хорошо, но отец старался больше и больше работать, вздумал купить мне дорогой меч и прочее обмундирование. И это подкосило его здоровье. Так я остался один.
— Бедный мой, — не удержалась я, пожалела его и даже обняла сильнее. За время рассказа я всё равно уже переползла к нему на диванчик, давно перестав есть. Очень грустный ужин у нас вышел.
— Не надо. Родителям не повезло. Жизнь их не пощадила. А я, как видишь, выжил, — в голосе слышалась усмешка.
— Это безусловно. Но и тебе нелегко пришлось. Я же слышу, как ты пытаешься не рассказывать о своём трудном детстве. Не хочешь — не рассказывай. Я понимаю.
— Ты права, я не хочу это обсуждать. В конце концов, это уже в прошлом. Расскажешь о себе? В своём мире.
— Я даже не знаю, что рассказать, — вздохнула я, — мама с папой очень любили друг друга. Папа был офицером, то есть военным. Мама рано умерла, болела сильно. Мы остались одни. Так я стала единственной женщиной в доме. Пришлось многому учиться и достаточно рано, но мне это было не в тягость. Мне нравилось учиться. Это потом наступил момент, когда мне захотелось спокойствия. Я открыла свою ферму, вопреки всем бюрократам и злословцам. А потом случилась авария, и я оказалась здесь.
— И кто это мне пеняет, что не хочу рассказывать о своём детстве? — повернул он моё лицо к себе. Но, несмотря на весёлые нотки в голосе, глаза оставались грустными. Ох, разбередила я его давнюю рану.
— Нечем особо гордиться, — попыталась я перевести всё в шутку, — куролесила,
— Ты девочка, тебе нужна была мама. Мне жаль, что ты лишилась её. И я совру, если скажу, что мне она не была нужна. Просто признаваться в этом не принято, — поджал он губы, а я потянулась к нему.
Утро наступило неотвратимо. А очередная отмазка Милона от встречи со мной просто заставила действовать.
— Ифор, ты точно не против? Скажи лишь слово, и я не буду ничего делать. Но если нет, обратного пути не будет. Я не могу сказать, что люблю его, но он стал мне дорог. И как я понимаю, больше времени тянуть у меня нет, — развернулась я к нему прямо в коридоре, где и получила очередное пространное сообщение о крайней занятости Милона.
— Я не против, — только и сказал он. — Делай всё, чтобы стать по-настоящему счастливой.
И я не нашла что ему ответить, только приподнялась на цыпочки и поцеловала, вкладывая в этот поцелуй всю любовь к нему, всю благодарность и нежность. А потом, не давая себе передумать, развернулась на пятках и направилась в свои покои, отдавая указания Ююке.
— Пригласи ко мне горничного Милона. Срочно, — проговорила я, влетая в покои.
Меньше чем через десять минут на пороге стоял горничный Милона. И вот с ним у нас состоялся длительный разговор. Я методично допытывалась до сути, до привычек, любых и знаменательных мест, даже любимых блюд. Горничный, молодец, почти сразу понял, в чём дело, даже расслабился и более активно выдавал «секретные» данные.
21
Милон
Я уже начитался документов до гула в голове. Несмотря на то, что граф Лурье многие бумаги уже просмотрел и отсортировал, данные из них настолько разнились, что волосы на голове вставали дыбом. Например, на один замаскированный способ отмывания денег мне указала сама Элен. И это лишь простейшая махинация с сеном для коров. Точнее, по отчётности проходило чуть ли не вдвое больше коров, чем было на самом деле (это она посчитала по заготовленному сену на зиму).
Теперь я проверял все документы в поисках таких вот маскировок. И хотя Элен не видела в этом смысла, поскольку всех виновных мы казнили, имущество изъяли всё, большего с них уже не взять, я продолжал этим заниматься. Просто жизнь уже показала, что даже мелкие ошибки могут стать фатальными, а халатность стоить жизни. Поэтому на будущее я искал такие вещи, уже подозревая подобные махинации по договорам с Анузой и Икерией. Особенно с последними.
Так вот каждая такая цифра требовала дополнительных данных и знаний. Сначала я пытался самостоятельно найти это в литературе, а потом махнул рукой и стал вызывать компетентных лиц, точнее новоиспечённых министров и их замов, а иногда и до начальников отделов доходило. Конечно, я не показывал документов и цифр, только задавал необходимые вопросы и записывал, надеясь на клятву, которая не позволяла им соврать.
И вот от этого всего у меня уже разболелась голова, а тут ещё стук в дверь. Я и радовался, и огорчался одновременно, когда приходила Элен. Я просто не мог на неё насмотреться, наслушаться её голоса, особенно пения. Наблюдать, как тонкие пальчики перебирают струны, тоже было изысканным удовольствием. Но мне хотелось большего, и в этом была проблема.
Я мечтал, что этот голос будет звучать несколько иначе, звонче или тише, а может быть, с хрипотцой. И виной таким звукам буду я. Бредил её губами, они буквально мне снились. В тех же снах я чувствовал прикосновения этих пальчиков, а моё тело отзывалось на это громче струн. Только сны не могли передать мягкость её кожи, аромат и неповторимый вкус. И это ещё больше удручало. Хотя я полагал, что узнай я всё это наяву, мне было бы в разы сложнее. Но сейчас меня ведёт от неё, как от самого крепкого алкоголя. Особенно после посещения дома министра культуры.