Королева нефритов
Шрифт:
В самый канун публикации злополучной статьи их опередил — на том самом симпозиуме 1967 года — радикал-марксист, революционер и одновременно гениальный гватемальский археолог доктор Томас де ла Роса, представивший в качестве доклада свой блокбастер «Бессмысленное в иконографии майя». Впоследствии доктор де ла Роса сделался чем-то вроде рок-звезды в области археологии.
Тем не менее мои родители не стали ему завидовать. Более того, трое ученых даже подружились, несмотря на активное участие доктора в гражданской войне между кровожадными военными и марксистскими повстанцами, вспыхнувшей в 60-х и продолжавшейся
В 1977 году в ответ на уничтожение армией поголовно всех марксистов и многих крестьян партизаны убили двоих консервативно настроенных университетских друзей де ла Росы, что, кажется, довело того до нервного срыва. Ученый отошел от партизанского движения и с удвоенной энергией вновь взялся за науку; его патриотические взгляды проявлялись теперь в том, что он возражал против вывоза ценностей, найденных иностранными археологами в гватемальских джунглях, в заграничные музеи (включая музей Принстона). Протест иногда приобретал весьма причудливые и опасные формы: де ла Роса портил иностранцам запасы продуктов или даже заводил их далеко в джунгли, а затем бесследно исчезал среди зарослей. Выходки археолога достигли кульминации в 1982 году, когда мой отец-мексиканец едва не утонул в болоте. После этого мой дорогой папа стал испытывать такой страх перед джунглями, что чувствовал себя плохо, даже когда смотрел по телевизору какой-нибудь эпизод из «Тарзана».
С тех пор мои родители стали заклятыми врагами де ла Росы.
Первый признак того, что их ненависть к нему несколько поутихла, появился лишь две недели назад, когда мы узнали, что великий человек умер в джунглях от пневмонии; по неловкому молчанию отца и матери можно было догадаться, что они оба опечалены.
Увидев на корешке одной из книг выведенную золотом надпись «Де ла Роса», я вздрогнула — но не только из-за мысли о его недавней смерти. Я подумала о том, что дружба моих родителей с Томасом в свое время привела к моему знакомству с весьма своевольной Иоландой де ла Росой.
Иоланда была лучшим из всех моих врагов. Правда, мы не виделись уже восемнадцать лет.
Закрыв глаза, я представила себе, как размышляют — каждая о своем — книги на полках, и эта мысль представилась мне весьма умиротворяющей.
Затем снова открыла глаза.
Я все еще держала в руках написанный моими родителями «Перевод». Черные буквы на переплете уже начали выцветать, но меня это не смущало: мне нравилось, когда старые книги выглядят на свой возраст.
Вернув том на полку, я отправилась на поиски библиотекаря,
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Библиотекаршу — без привычных очков, с длинной светлой косой и голубыми глазами — я нашла на первом этаже, возле стола справок.
— Как вы, должно быть, заметили, — любезно сообщила она, — у нас есть несколько книг, связанных с Гумбольдтом. Из них, пожалуй, особенно удачна работа Эме Бонплана… Что же касается «Путешествия» самого Гумбольдта… ну, должна сказать, что сейчас книга недоступна. Ее можно получить не раньше чем через несколько месяцев.
— Месяцев? — удивилась я. — А вы не могли бы сказать, за кем она числится? Может быть, этот читатель разрешит мне взять ее на пару часов?
— К несчастью, это строго запрещено нашими правилами. — Ее глаза, до этих пор рассеянно шарившие по экрану компьютера, внезапно уставились прямо на меня. — Впрочем, думаю, правила применимы лишь в том случае, когда данная персона заслуживает хотя бы некоторого доверия.
— Прошу прощения?
— Я сказала — заслуживает хотя бы некоторого доверия. Надо ли вести себя порядочно с непорядочными людьми?
— Простите, я все еще вас не понимаю.
Библиотекарша с явным осуждением что-то отстукала на клавиатуре и, подавшись вперед, с заговорщическим видом зашептала мне на ухо:
— Пожалуй, я назову вам имя того, кто просто-напросто украл отсюда Гумбольдта. Он у меня уже вот где. — И провела ладонью поперек шеи. — Если он ведет себя так, словно это его личное собрание, не принимая во внимание чувства тех, кто работает в этой библиотеке, — ну, тогда и я не обязана хранить в тайне его имя.
— Разумеется! — не моргнув глазом, согласилась я.
— Так вот, всему есть предел. Он держит эту книгу уже полтора года, хотя я посылала ему одно извещение за другим — а он на них даже не отвечает! Ни на одно! Это уж слишком.
— Конечно! — подтвердила я.
— Ну так вот — это Гомара, — скривив губы, выдавила она.
— Эрик Гомара? — заморгала я. Это имя мне приходилось слышать довольно часто. — Профессор археологии?
Бедная девушка слегка подалась назад и опустила подбородок.
— Вы с ним знакомы?
— Вовсе нет. То есть я его видела на разных приемах и тому подобных мероприятиях — моя мать работаете ним на одной кафедре. Она не раз упоминала о его ужасной репутации.
Девушка сразу успокоилась.
— Да уж! — с некоторым удовлетворением подтвердила она и, отвернувшись, принялась листать какие-то бумаги. — Теперь вы знаете.
И объяснила мне, как найти кабинет этого Казановы, должна признаться — пока я занималась его поисками, меня не отпускали мучительные мысли относительно ловеласов и поясов невинности.
Но едва я увидела профессора, все мои мечтания испарились. Мои эротические фантазии касаются в основном героических образов — вроде пожарных и полицейских — и совершенно не распространяются на болтливых преподавателей. Мужчина моей мечты должен быть задумчив, чрезвычайно мускулист и очень молчалив.
Этот тип не соответствовал идеалу по всем трем позициям.
— Здравствуйте, вы профессор Гомара? — Я поймала его, когда тот выходил из своего кабинета, квадратного оштукатуренного помещения, столь характерного для гуманитарных факультетов.