Королева пламени

Райан Энтони

— Куритай, — пробормотал Френтис.

— Единственный, кого мы сумели схватить за всю войну, — сообщила Лирна. — Его нашли без сознания в доках, когда был освобожден город. Лорд Аль-Гестиан говорит, что этого куритая приставили охранять Алюция. Его имя — Двадцать Седьмой. — Королева подошла, окинула раба оценивающим взглядом. — Брат Харлик утверждает, что у этих созданий нет собственной воли. Ее отняли пытками, снадобьями и, как считает аспект Каэнис, применением сил Тьмы, похоже, исходящих от Союзника.

Полагаю, вас лишили воли подобным же образом. Интересно, что он сделает, если мы освободим его?

— Ваше величество, я бы очень не советовал.

Она посмотрела на него так же, как и на раба, пригляделась к точке на груди.

— Госпожа Давока сказала мне, что нанесенная мной рана загноилась и вам нужно благодарить госпожу Давоку за спасение жизни.

Френтис посмотрел на лоначку. Той было не по себе, она еле сдерживалась. Такой Френтис ее не видел. Она протягивала королеве небольшой флакон с немного мерцающей жидкостью, и рука Давоки неподдельно дрожала. О Ушедшие, да что же могло ее так напугать?

— Ваше величество, это верно, — со все возрастающей тревогой проговорил Френтис. — Но я полагаю, что по-настоящему меня спас ваш клинок. Неким образом он… он освободил меня.

— Да, — подтвердила королева.

Затем заговорила по-лонакски и взяла флакон у Давоки, посмотрела на него в тусклом тюремном свете и откупорила. Разлился тяжелый муторный запах.

— Освободившее вас лезвие было покрыто этой жидкостью, — пояснила Лирна. — Подарок наших лонакских друзей. Подозреваю, он окажется крайне полезным для нас.

Она подошла к куритаю и тихо сказала ему на воларском:

— Мне не доставит удовольствия то, что сейчас произойдет.

Она наклонила флакон и пролила единственную каплю на шрам раба. Результат последовал немедленно. Раб испустил такой вопль, что заложило уши. Он рухнул на пол, скорчился, обвитый цепями. Королева отступила и тут же закупорила флакон, скривилась, но заставила себя глядеть на мучения раба. Спустя несколько секунд вой превратился в слабое жалкое хныканье, жуткие корчи сменились дрожью. Еще немного — и раб, взмокший от пота, успокоился и лишь тяжело дышал.

Лирна осторожно шагнула вперед, но Френтис предостерегающе поднял руку.

— Ваше величество, позволите?

Она кивнула, он подошел к рабу, присел, заглянул ему в лицо и увидел, как жизнь возвращается в мутные от боли глаза.

— Можешь говорить? — спросил Френтис на воларском.

Раб заморгал, пытаясь сосредоточиться, и захрипел. Слова неохотно лезли из отвыкшего от речи горла.

— Да-а…

— Как тебя зовут?

Раб сощурился, выдавил на грубом, исковерканном воларском:

— Я начал… Пятисотый… теперь Двадцать… и семь.

Френтис склонился ниже.

— Нет. Твое настоящее имя.

Взгляд затуманился. Раб нахмурился, пытаясь

разбудить память.

— Лекран, — выговорил он, и с этим именем его голос превратился в рык. — Мой отец… он был Хиркран Красный Топор.

— Друг, ты далеко от дома.

Лекран дернул цепи.

— Тогда снимите с меня это гребаное железо… чтобы я вернулся домой! На земле нам дано мало времени. А мне еще нужно убить многих!

Френтис осторожно понюхал содержимое бутылочки. Запах, мягко говоря, не слишком привлекательный. Плесень с протухшим чаем.

— Это и в самом деле отгоняет сны?

— Это погружает в настолько глубокий сон, что кошмары не достигают его, — пояснил брат Келан. — Я впервые сделал это снадобье после нашествия Ледяной Орды. После стольких смертей и убийств многих в Пределах мучили дурные сны. Меня тоже. Оно прекратит твои кошмары, брат. Хотя поутру голова заболит так, что они покажутся благом.

«Это ведь не сны, — подумал Френтис. — Но, по крайней мере, зелье может защитить рассудок, когда она потянется к нему».

Пятый орден обосновался в купеческих домах у порта. Многочисленные комнаты и просторные погреба дали место большинству раненых и растущим запасам бинтов и лекарств. Похоже, госпожа Аль-Бера умудрилась убедить нескольких альпиранских торговцев рискнуть, отправиться в последнее плавание по ветреному Мельденейскому морю и привезти вместе с припасами столь нужные лекарства.

Френтис поблагодарил целителя и вышел наружу, где Ваэлин глядел на огромный воларский корабль. Френтис привлекал множество взглядов, в большинстве — напуганных и удивленных, но и немало откровенно враждебных. Для некоторых он еще оставался Красным братом, но для большинства стал Убийцей короля, освобожденным благодаря безграничному милосердию королевы. Она не внушала своим подданным страха, а только лишь обожание, и они неустанно трудились во имя ее. Повсюду люди восстанавливали рассыпавшиеся стены, стучали молотами в уличных кузнях, новых рекрутов приучали к непривычной дисциплине. Лица усталые, но нигде и следа раздраженной лени, все упорно суетятся, трудятся, спешат. И пусть полководцы королевы страшатся будущего, народ готов переплыть любые океаны по одному ее слову.

На корабле громко ссорились двое: один долговязый, второй коротышка, причем коротышка кричал злее и громче.

— Брат, у твоей сестры на удивление ядовитый язык, — заметил Френтис.

— Наш новый хозяин королевских верфей будит в ней самое худшее. Он попросил ее сделать чертеж корабля. Кажется, он уже пожалел об этом.

Алорнис сердито смяла пергаментный сверток и швырнула в лицо Даверну, а затем яростно затопала вниз по трапу. Она не перестала кипятиться, даже когда брат обнял ее и прижал к себе.