Королева пустыни
Шрифт:
«Довольно хлопотная неделя, – пишет Гертруда, сильно смягчая формулировки. – А. Т. сильно переутомлен – хроническое состояние – и в таком виде, что ему работать не надо бы. От этого он становится груб как дикарь, а в результате нам всем жизнь не мила».
Оба столь жесткие и столь активные, Гертруда и А. Т. практически во всем остальном кардинально различались. Ему в 1920 году исполнилось тридцать четыре, и был он эксцентричен в сугубо британской стоической традиции. Его отец работал директором Клифтон-колледжа возле Бристоля – заведения с имперскими идеалами, – и там А. Т. и получил образование, так что по складу являлся реакционером и шовинистом. Любимой книгой у него была Библия, любимым поэтом – Киплинг, предпочтительные эпитеты – латинские. Он был вылеплен героем, но его воззрения решительно помещали
Тем не менее конфликт между ними был не столько личным, сколько профессиональным. А. Т. становился очень подозрительным из-за отношений Гертруды с ее многочисленными высокопоставленными знакомыми и на Западе, и на Востоке, особенно же ему не нравилась ее связь с арабскими националистами, находящимися в оппозиции к его правительству. Она среди обладающих политическим весом иракцев искала лидеров для будущего представительства и их собственные чаяния использовала для продвижения желательных ей конституционных изменений. А. Т. писал одному другу в министерстве по делам Индии: «Придется ей слегка натянуть удила… она, несомненно, популярна в Багдаде среди туземцев, с которыми поддерживает тесный контакт – к своей выгоде, хотя иногда это бывает опасно». Уилсон, быть может, даже завидовал ее влиянию и близости к арабам вообще, потому что Гертруда добывала информацию не только у важных лиц: она постоянно уезжала из города на лошади или на автомобиле, знакомилась со строителями лодок, болотными фермерами, рыбаками и крестьянами, слушала и воспринимала их взгляды. А. Т. начал подозревать, что ее работа мешает его службе. Он был органически не способен вести ежедневную работу по управлению страной и в то же время готовить отстранение британского правительства ради неопределенного будущего. Она же, напротив, неустанно трудилась за обычными пределами своих должностных обязанностей, стараясь показать, что должно быть сделано для подготовки арабского правления при британской помощи. Ей было все равно, согласуются или нет с имперскими обычаями приемы туземцев в ее доме, или посещение тех мест, куда женщинам ходить не полагается, или разговоры с экстремистами с глазу на глаз. В борьбе с общей медлительностью и ее катастрофическими результатами создалась патовая ситуация. «Мои собственные чувства таковы, что если мы, создавая гражданское правительство, это сделаем на по-настоящему либеральных рельсах и не станем бояться, то страна будет с нами… Жаль, что у меня так мало веса. Но правда в том, что я в месопотамской политической службе являюсь меньшинством – или вроде того. Но все равно я уверена, что я права».
Когда в мае 1920 года А. Т. был сделан рыцарем-командором ордена Индийской империи, Гертруда сочла, что награда заслуженна, и порадовалась за него, но заметила: «Сознаюсь, я бы желала, чтобы ему вместе с рыцарским званием присвоили и манеры, которыми традиционно наделяют рыцарей!» Оба они в это время писали своему отсутствующему начальнику, сэру Перси Коксу.
Гертруда информировала его обо всех поворотах и извивах иракских событий, волнуясь по поводу его отсутствия и веря, что он вернется раньше, чем будет поздно. «Сэр П. К. – очень большой личностный актив, и мне бы хотелось, чтобы правительство позволило ему вернуться сразу же. Здесь куда более важная работа, чем в Персии».
А. Т. начал жаловаться Коксу на Гертруду, пытаясь от нее избавиться. На случай если ей станет известна его переписка, он своего политического представителя упоминал зашифрованно, называя «этот индивидуум» или «он», а их неспокойные отношения – «проблемой». Через шесть месяцев после отъезда Кокса А. Т. расформировал арабское бюро, под чьей эгидой он, строго говоря, был назначен, и конфиденциально сообщил Коксу, что не знает, найдутся ли здесь занятия для Гертруды, если она вернется после Парижской конференции и своего продолжительного отпуска. Кокс разыграл дипломата: он хотел возвратиться обратно в Багдад, и Гертруда будет ему нужна.
Тем временем в секретариате А. Т. не скрывал свою ярость. Было много крика и хлопанья дверьми. На обедах в офисе его мрачная фигура нагоняла уныние, а Гертруда старалась разговаривать с другими агентами, чтобы нарушить это тяжелое молчание. Но в середине июня – после
«…Мой путь очень труден. На прошлой неделе у нас с А. Т. произошла безобразная сцена. До этого у нас было что-то вроде медового месяца, а потом я очень неудачно выдала одному из наших арабских друзей информацию, которую, строго говоря, не имела права сообщать. Это было не слишком важно, и мне в голову не пришло, что я поступаю неверно, пока я случайно не обмолвилась об этом А. Т. Он в то утро был в черной ярости и обрушил ее на меня. Он заявил, что подобные нарушения служебной тайны недопустимы и что я в его офисе не увижу больше ни одного документа. Я за это конкретное нарушение извинилась, но он продолжал: “От вас здесь больше вреда, чем от кого бы то ни было. Если бы я сам отсюда не уходил, я бы давно уже попросил, чтобы от вас избавились – от вас и вашего эмира!” Тут он задохнулся от злости».
Фундаментальные различия между ними дошли до точки кипения из-за несогласия по поводу проекта месопотамской конституции, предложенного националистом Ясин-пашой, будущим премьер-министром Ирака. Гертруда нашла его вполне разумным и сказала об этом. А. Т. ответил своей обычной вспышкой и сообщил, все это совершенно несовместимо с британским контролем, и он никогда ничего подобного не примет. Тем не менее, обязанный следовать указаниям Лондона, он вскоре произнес перед одной делегацией речь, в которой соглашался с возможностью правления в Ираке эмира. Гертруда писала:
«Конечно, мы не можем это предотвратить, и у нас нет никакого интереса это делать. Но я отлично знаю, что если бы такой подход был принят восемь месяцев назад, мы бы сейчас не оказались в столь деликатном положении. И я думаю, что А. Т. тоже это знает. Лично я считаю, что ему сейчас следует уйти, поскольку он никогда не станет искренним сторонником той политики, которую выработали на родине в 1918 году… А пока, быть может, уйти придется мне. Но я сама в отставку не подам. Только если мне будет приказано».
Однако виднелся и свет в конце туннеля. Сэра Перси Кокса попросили наконец вернуться из Тегерана. В июне он по пути в Лондон проехал через Багдад, остановился там для долгого разговора с Гертрудой и оставил под ее присмотром ручного попугая до своего возвращения осенью. За несколько дней до этого А. Т. принимал делегацию багдадцев, обратившихся с просьбой создать учредительное собрание для решения о будущей форме правления. В заявлении Кокс согласился, что Месопотамия будет учреждена как независимое государство под гарантиями Лиги Наций и британским мандатом, который обязывает Британию управлять Ираком до тех пор, пока страна не будет готова к независимости и приему в Лигу Наций. Он объявил, что вернется в Багдад осенью для создания временного арабского правительства.
Отбывая в Лондон, Кокс взял с собой первую половину документа, который потом оказался magnum opus Гертруды. Этот огромный доклад, который она писала месяцами, должен был показать объем подготовительной работы и убедить британское правительство, что деятельность в Месопотамии, несмотря на восстание, в достаточной степени успешна, чтобы оправдать дальнейшее пребывание там англичан. Остальная часть «Обзора гражданской администрации Месопотамии» мисс Гертруды Белл, К. Б. И., была доставлена дипломатической почтой. Гертруда затратила на эту работу девять месяцев, писала в основном в свое свободное время, и когда документ целиком был представлен обеим палатам парламента в виде Белой книги, Гертруде – в ее отсутствие – устроили овацию стоя: признание исключительное. Флоренс тут же написала ей сердечное поздравление от родных, приложив газетную вырезку, и от себя спросила, писала ли Гертруда этот документ по наказу Уилсона. Гертруда ответила без обиняков:
«Я сейчас получила от мамы письмо с сообщением, что по моему докладу устроили фанданго. Генеральная линия, принятая прессой, вроде бы такова: самое замечательное, что собака может стоять на задних лапах – то есть женщина написала Белую книгу. Надеюсь, они в конце концов оставят этот источник удивления и обратят внимание на сам доклад…. Кстати, маме не надо думать, что это А. Т. просил меня написать его, – это было министерство по делам Индии, и я настояла – во многом вопреки его воле, – что буду делать доклад так, как считаю нужным».