Королева согласна

Ардо Маргарита

— Ждала тебя, парень, заходи.

Киату пробил озноб, но он вошёл. Без лишних слов закатил влажный рукав и показал привязку:

— Можешь снять такое?

Отшельница Гаяури взглянула на привязку, нажала пальцем до боли и хмыкнула:

— Так ведь ты сам и поставил.

— Мне надо снять. С девушки. Она умирает.

— Вот так вы всегда: то ставить, то снимать, а думать заранее не научились?

— Поздно уже думать.

Киату втянул скозь зубы воздух, так как старуха с любопытством давила пальцем, тянула и крутила чёрную жемчужину, оплетённую вязью. Старуха подняла морщинистые

веки на гостя:

— Совсем снять нельзя. Колдовство сильное, пожизненное.

Киату мрачно уставился на отшельницу:

— А если я умру, девушка освободится?

— Настолько? — удивилась старуха. — Полюбил?

— Я готов на всё, — ответил Киату.

— А потерять её готов?

— Она жить должна!

— Жить-то сможет, но без тебя, — прошамкала старуха.

Сердце у Киату защемило, во рту пересохло. Он хрипло, превозмогая сухость, переспросил:

— Но ей я не наврежу больше?

— Нет, только себе. Чёрную привязку выбросить нельзя, но можно или на другого переставить, кого не жалко, или на тебя же и зациклить.

— Тогда ладно, — хмуро ответил Киату. — Пусть на себя. Хоть кишки вырезай! Мне нужно одно: чтобы с моей девушкой больше никаких штучек не было, привязок и прочей дряни. Чтоб чиста была от тёмной магии. И чтоб жила! Возможно это?

Старуха снова удивилась и села в кресло, похожее на шутовской трон с торчащими во все стороны палками. Он был накрыт старыми шкурами и цветастым тряпьём.

— А если скажу, что другого полюбит, а ты её забыть не сможешь никогда? — проскрежетала старуха.

Киату вздрогнул:

— А иначе нельзя?

— Нет.

— Тогда всё равно.

— А если тебе жизнь не в радость будет? Если ты изменишься, даже я не знаю точно, как?

— Разберусь, — ещё мрачнее буркнул Киату.

— А если она забудет все ласки-сладости, что были между вами, или просто возненавидит тебя?

Душу закрутило болью, как ветром, предвещающим бурю. Киату сглотнул:

— Я готов. Умирает она, а жить должна!

Старуха смотрела на гостя всё с бОльшим интересом.

— Что ж, я спросила три раза. И не ради праздного любопытства, у тебя ещё есть время подумать.

— Я подумал, — твёрдо сказал Киату. — Что я должен вам заплатить?

— Акулу отдай любимую.

— Чубарру? — Киату опешил.

Старуха рассмеялась, хлопнула по подлокотникам руками так, что аж паучок на паутине упал с притолоки и повис, выпучив зелёные глаза, засучил мохнатыми лапками.

— А-а, так я и знала, болтаешь только, а сам ни к чему не готов, даже к мелочи такой.

Киату стал ещё мрачнее:

— Забирайте акулу. Только вплавь я не смогу вернуться на корабль. Далеко он слишком.

— Я тебе лодку дам, а уж с морем сам договоришься, — хитро подмигнула старуха.

— Тогда ладно. Колдуйте.

— А чего колдовать? — ответила старуха и спросила у кого-то наверху. — Ты слышал всё?

Зеленоглазый паучок вдруг увеличился до размеров тощего кота и прошипел:

— Да, госпожа.

Старуха свесилась с кресла, что-то ища на полу среди банок, затем подняла к потолку крошечную склянку. Паук спрыгнул с паутины в неё, сунул морду, как дрессированный, и застрял в горлышке. Старуха хихикнула, дунула на гигантское

насекомое, и то вновь приняло обычные размеры. Она закрыла крышкой и протянула скляночку с мохнатым пауком Киату:

— Когда никого рядом не будет, посадишь хварну, моего помощника, на чёрную жемчужину своей возлюбленной. Только девушка должна спать. А потом сиди, охраняй её сон. Хварна всё сделает сам.

— Ей будет больно?

— Немного, но не настолько, чтобы проснуться. Больно будет тебе.

— А не обманешь? Я ведь обмана не прощаю, предупреждаю сразу, — Киату положил руку на эфес сабли.

Старуху это не испугало.

— Утром увидишь подтверждение того, что освобождение от привязки начинается.

— Каким образом?

— Поймёшь. Но когда увидишь, ты должен будешь трижды вслух, глядя в глаза, отказаться от неё. Чем резче, тем лучше. Она должна оттолкнуть тебя.

— В глаза?… — дрогнул голос Киату.

— Да, иначе к ночи привязка вернётся. И второго шанса не будет.

— Я понял, — сказал он и решительно взял склянку. — Паука потом куда?

— При себе храни. Хварна тебе служить будет.

— Как?

— Напоминать о привязке. Ты-то останешься привязанным. Об остальном не беспокойся.

— Ясно, — сухо ответил Киату.

* * *

Киату вернулся на «Диатор» почти к рассвету. Бросился к Тасиной каюте, весь мокрый от брызг и тумана, стянул с себя куртку и сел на краю кровати. Тасино личико было почти прозрачным, пальчики — фарфоровыми, тонкими, способными разбиться со звоном. Тася повернулась во сне и высунула ступню из-под одеяла. Киату замер от трогательной нежности в сердце. Зацеловал бы эту крошечную пятку и пальчики на ногах, каждый по одному, круглые, как бусинки. Но сдержался. Поставил в кружку ветки кораллов: алую, жёлтую и зеленую. Отбросил одеяло и край ночной рубашки повыше, оголяя ноги девушки. Она сморщила носик.

«Всё будет хорошо, любимая», — пообещал ей он мысленно и снял склянку, болтающуюся на скрученной нити на груди. Открыл крышку. Та отскочила с хлопком, и паук выпрыгнул Киату на руку, неприятно щекотя мохнатыми лапками. Пробежал к его локтю, обнюхал чёрную жемчужину, въевшуюся под кожу, и рванул к Тасиной щиколотке. Заработал лапками и хоботком. Тася застонала. Киату напрягся, молясь всем Богам и стихиям, чтобы помогло.

И вдруг жемчужина выскочила из её кожи, брызнув кровью и чем-то чёрным. Паук подхватил привязку. Киату и не заметил, как Хварна молниеносно скользнул ему в сапог. Острая боль пронзила всю левую сторону Киату, пробежав волной от локтя к сердцу и к собственной пятке. Перед глазами Киату поплыло, во рту стало горько и мерзко, словно наглотался болотной жижи. Он зажмурился, схватившись за изножие кровати, чтобы не упасть. И всё-таки упал, словно его ударили по затылку веслом. Распростёрся носом к Тасиным ногам. Выключился он не надолго, пришёл в себя, когда солнца с двух сторон лишь тронули небо, и серо-розовой дымкой разлетелся над миром рассвет. Киату поискал паука, а тот сидел в склянке, почему-то уже закупоренной крышкой. Чернильная вязь по-прежнему опутывала Тасину лодыжку. Произошедшее показалось сном. Может, и правда, приснилось? Только кораллы были настоящими. Киату потёр нос и встал.