Королева Виктория
Шрифт:
— Замужество? О, я давно об этом не думала. Вы знаете, дядя Леопольд всегда хотел, чтобы я вышла за кузена Альберта.
— Да, — сказал лорд Мельбурн. — Он выражал это желание достаточно ясно. Но замуж выходить предстоит вам. Что вы об этом думаете?
— Я не имею желания выходить замуж… пока.
— Вот как? Вам двадцать лет. Возраст подходящий… особенно для королевы.
— Я думаю, лучше будет отложить это на некоторое время, — засмеялась я. — Я так долго была вашей ученицей, что усвоила ваш
— Совет, который, как мне кажется, неоднократно оказывался полезным.
— Вот именно. Его-то я и собираюсь придерживаться. А что вы думаете о принце Альберте?
— Он немец.
— Он вам не кажется немножко… серьезным?
— Таково большинство немцев.
— Он всегда уставал по вечерам и не хотел танцевать.
— А ваше величество неутомимы и любите танцевать.
— Я не думаю, что дяде Леопольду следует выбирать мне мужа.
— С этим я вполне согласен. Но над этим следует задуматься. Нельзя забывать об угрозе со стороны Кумберленда.
— Но я еще молода, и хотя народ любит меня меньше после истории с Флорой Гастингс, они все же не захотят Кумберленда.
— Королевам следует думать о будущем. Вам недурно было бы подумать серьезнее о замужестве.
— Дядя Леопольд считает, что между мной и Альбертом есть какое-то согласие на этот счет. Когда он посетил меня в Кенсингтонском дворце, до того как я стала королевой, он произвел на меня очень хорошее впечатление. Лорд Мельбурн кивнул:
— Это было давно.
— Люди меняются, — сказала я.
— Некоторые становятся королевами, а это действительно большая перемена. Я засмеялась, но потом задумалась и ответила уже серьезно:
— Если бы в народе забыли, что меня не любят, и если бы мы могли отбиться от тори… если бы все могло продолжаться, как сейчас… я бы не желала ничего лучшего.
— «Если» — очень важное слово, и жизнь редко остается неизменной.
— Вы думаете, что я должна выйти замуж?
— Я нахожу, что вам нужно над этим задуматься.
Я погрузилась в воспоминания, но теперь о дяде Леопольде. Я по-прежнему любила его. Он заменил мне отца, такое я не могла забыть. Я отдалилась от него только потому, что он хотел вмешиваться в английскую политику.
Мне было хорошо известно, что он страстно желал моего брака с Альбертом. Он любил Альберта также как и меня. Брак со мной был бы очень выгоден для Альберта. Ведь он был только младшим сыном немецкого герцога. А для меня? Дядя Леопольд считал, что Альберт такой умный и хороший и что он смог бы стать мне помощником. Он заботился о нашем общем благополучии.
Но я была не уверена. Я очень повзрослела с тех пор, как впервые увидела Альберта и увлеклась им. К тому же дядя Леопольд так
Штокмар покинул нас, потому что дядя Леопольд хотел, чтобы он посвятил все свое внимание Альберту. Он ясно сознавал, что Штокмар мало чем может на меня воздействовать, так как я целиком предалась лорду Мельбурну и слушала только его советы.
Я решила откровенно написать дяде Леопольду и объяснить ему, что вполне довольна существующим положением вещей и что Эрнсту и Альберту не стоило приезжать в Англию… пока. Ведь об Альберте я не могла сказать ничего определенного, до тех пор пока не увижусь с ним опять, но я не желала, чтобы на эту встречу возлагались какие-нибудь надежды. Поскольку у меня не было необходимости принимать какое-либо решение… по крайней мере в ближайшие два или три года.
Отослав письмо, я почувствовала облегчение. Оно должно было прояснить дяде Леопольду мое настроение.
Я закружилась в вихре развлечений по поводу визита еще одного дяди. Это был брат мамы дядя Фердинанд с сыновьями Августом и Леопольдом и дочерью Виктуар. С ними приехал еще один кузен, Александр Менсдорф-Пуйи, сын маминой сестры принцессы Софии и французского аристократа. Александр был обворожителен, у него были такие изысканные манеры, и он был более сдержан, чем другие кузены. В Александре было что-то романтическое. Он относился ко мне с каким-то благоговейным страхом, и, хотя я и уверяла его, что это лишнее, мне это нравилось. Я сказала лорду Мельбурну, что это свидетельствовало о скромности, которая ему вполне пристала.
— Он не настоящий немец, — сказал лорд Эм. — Поэтому в нем нет тевтонской заносчивости.
— Лорд Эм, — сказала я, — мне кажется, вы не любите немцев.
— Было бы ошибкой делать обобщения, — сказал он небрежно, — могут быть и очень милые немцы… но среди них меньше приятных людей, чем среди других народов.
— Например, в Англии, — сказала я с иронией, — джентльмены вроде сэра Джона Конроя или сэра Роберта Пиля.
— Вы порочите почтенного джентльмена, упоминая о нем вместе с этим…
— Пресмыкающимся, — закончила я. — Но вы должны признать, что он хотя бы не немец.
Как всегда, такие визиты слишком быстро подходили к концу. Я поехала в Вулвич проводить их и даже поднялась на борт корабля, на котором им предстояло отплыть. Было множество вздохов, и сожалений, и обещаний встретиться вновь. Я стояла, махая рукой, пока корабль не отплыл, оркестр играл «Боже, храни королеву». На следующее утро я заметила, как просветлело лицо лорда Мельбурна, и сказала: