Королева Жанна. Книги 1-3
Шрифт:
Каноник Мурд из северного захолустья, виргинский Мартин Лютер, тридцать лет назад вырвал церковь Святой Девы из похотливых объятий Рима. Церковь стала католиканской, независимой от Ватикана; примеру Виргинии последовали и остальные страны Фримавира. Каноник Мурд, провозглашенный отцом новой церкви, умер, не успев вкусить наслаждения власти; впрочем, он всегда искал не власти, но одной лишь истины. Зато приход его на севере Марвы стал святым местом, и князья католиканской церкви, принимая кардинальскую шапку, непременно паломничали туда. Только кардинал Мури мог быть духовным пастырем народа Святой Девы.
Филипп
19
…Меланхтон в свое время утверждал… — Филипп Меланх (1497–1560) — сподвижник Лютера; после смерти последнего встал во главе лютеранства. Имя «Меланхтон» представляет собой греческую кальку немецкого имени Шварцерд — «Черная земля».
С севера к площади Мрайян примыкал Дом мушкетеров, имеющий довольно косвенное отношение к миру вторых интенций; однако благороднейшие из слуг королевских любили щеголять своей дружбой с музами, богами и Богом.
На площади Мрайян не торговали. Здесь было не место для грубой материальности, а для грубой черни — и тем паче. После того как здесь пристрелили троих торговцев, наивно прельстившихся многолюдством места, черный народ вообще предпочитал обходить площадь Мрайян стороной.
Площадь была аккуратно замощена большими плитами песчаника, который ломали в карьерах выше по течению Влатры: доставлять камень в город было просто, и поэтому стоил он дешево.
Высшим шиком в среде благородного дворянства было дуэлировать на площади Мрайян. Разумеется, это было строжайше запрещено, именно потому и шикарно. С наступлением темноты на площади нередко разыгрывались целые баталии со стрельбой: это дуэлянты со своими друзьями, секундантами и слугами отбивались от телогреев. Противники, даже смертельные враги, действовали при этом согласно, собственными телами заслоняя друг друга от чужих шпаг. Дворянин желал своего врага убить сам.
Если телогреям приходилось туго, кто-нибудь из них кричал: «Король в Тампль-хофре!» Это действовало мгновенно — благородные буяны бежали кто куда. Король Карл был отменно крут; кроме того, он считал, что телогреи всегда правы.
Трое мушкетеров, шагающих с караула, встретились на площади Мрайян с тремя студентами. Последовали шумные приветствия, затем один из мушкетеров, с лейтенантскими галунами на плаще, отделился от товарищей и направился вместе со студентами под небольшую арку, ведущую на улицу Грифинас. Мушкетеры свернули в улицу Намюр.
— До вечера! — крикнул один из них. — Поберегите денежки!
— Я зайду к любовнице декана! — завопил на всю площадь один из студентов. —
— Ну и хват! — Мушкетеры расхохотались. Студенты и лейтенант пропали за углом.
— Странный человек этот Бразе, — сказал один из мушкетеров другому. — На дьявола ему книжная премудрость? Я полагаю, ди Биран, что он ошибся местом. Вон куда ему следовало пойти, а не к нам. — Он ткнул через плечо в сторону Collegium Murianum.
— Вы правы, ди Маро. Все это тем более непонятно, что он заработал галуны лейтенанта, притом с большим блеском. Я хорошо помню, как мы приветствовали его назначение…
— Значит, дело было честное?
— Честнее не бывает. Иначе ему давно бы уже не жить… Бойцы такие, как он, — просто редкость… Но вот блажь у него…
— Черт возьми! — воскликнул ди Маро. — Надо же догадаться! Ди Биран, клянусь вам членом апостола Иуды, я его понял!
— Каким образом?
— Мне говорили, что свободна вакансия духовника нашей королевы. Не иначе как он целится на это место!
— А! Клянусь подвязками королевы, это было бы по нем!
И, оба довольные, заржали.
В это время странный мушкетер, лейтенант Алеандро ди Бразе, шел в обществе трех студентов мимо Рыцарской коллегии. Это был двадцатилетний юноша выше среднего роста, с нежными, не пробовавшими бритвы, усиками и бородкой («первоцвет», как говорили мушкетеры). От остальных его резко отличало уже то, что он носил не завитые локоны до плеч, а короткую прическу, уже выходящую из моды. Моложе многих своих однополчан, он был, однако, выше их чином. Его уважали за боевые качества и корректность, но не любили, точнее, не понимали. Не понимали его сдержанности, короткой стрижки, но самое главное — его страсти к чтению и наукам.
Ближайшими его друзьями были студенты. Он бывал на диспутах, лекциях, в лабораториях алхимиков, творящих, как говаривал несравненный Рабле, из ничего — нечто великое, и нечто великое превращающих в ничто.
Миновав Рыцарскую коллегию, они свернули налево и скоро очутились у дверей с вывеской поперек улицы: «Адам Келекел, известен в странах Фримавира и многих иных. Магистр, сведущий в элементах и богословии, а паче в искусстве муз».
Это была крупнейшая в Толете книжная лавка, хозяин которой, Адам Келекел, был известным гуманистом и сеятелем просвещения. Деловые договоры связывали его с книгопечатнями Германии, Италии, Франции, не говоря уже о Фригии и Македонии. Толетская печатня Альда Грима работала только на него. Многие авторы посвящали ему свои произведения и посылали рукописи. Он уже подумывал о расширении дела и намеревался заинтересовать этим Ренара.
В те времена общественных библиотек еще не было, и книжная лавка Адама Келекела служила одновременно читальным залом. Обширное торговое помещение на втором этаже было заставлено пюпитрами, на которых лежали прикованные цепочками книги. Завсегдатаи и добрые друзья Келекела листали книги прямо у конторки хозяина, снимая их с полок.
Лейтенант Бразе и трое студентов принадлежали к числу последних, поэтому магистр Келекел вышел им навстречу и каждому подал руку. Был он седой и румяный, с быстрыми движениями и блестящими глазами. На черной бархатной груди его сверкала золотая цепь Болонского университета.