Королева Жанна. Книги 4-5
Шрифт:
Вернулись Эльвира и Анхела, и сразу же все трое уединились в цветнике. Алеандро не смотрел на них даже издали. Он сидел в своем кабинете с окнами в парк, пока ему не доложили, что дамы ждут его светлость к обеду.
Последующие дни были похожи на предыдущие. Они жили бок о бок с тайной, делая вид, что никакой тайны нет. Они даже ездили вчетвером в Тралеод, без ночевки. Жанна побледнела и осунулась, под глазами ее легли синие тени. По ночам она все также приходила к нему. Они любили друг друга, но теперь свечи не горели в спальне, и она не давала ему смотреть на нее.
Так прошли сентябрь и октябрь. Было тихо, даже курьер из Толета перестал приезжать. Золото окрестных лесов и парка потускнело, перебегали скучные осенние дожди. Ночные заморозки побили последние цветы во Дворе Девы, и мажордом доложил его светлости маркизу, что статуи следовало бы заключить в деревянные
В начале ноября были получены письма из Толета. Жанна читала их целый день. Затем она велела собираться — ехали в Тралеод. От Эльвиры Алеандро узнал, что туда же вытребован Лианкар.
Глава L
СТОЙ, СОЛНЦЕ, НАД ГАВАОНОМ
Motto: Верую во Единого Бога Отца и во Единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, первородного, воплотившегося и в очеловечившегося, распятого, и погребенного, и восшедшего на небеса, и грядущего судить живых и мертвых, его же царствию не будет конца, и во Единого Духа Святого, и во Единокрещение, и во Едину Святую вселенскую церковь, чаю воскрешения мертвых и жизни будущего века!
Государственный секретарь Виргинии, сиятельный принц Каршандара Лодевис Гроненальдо каждый полдень на глазах всего Толета проезжал из своего дворца в Аскалер, как будто бы к королеве. Он святейшим образом соблюдал эту формальность: для толпы Ее Величество была в Толете. Облаченный в душную официальную бархатную одежду, окруженный конвоем из мушкетеров и гвардейцев, он восседал в парадной карете неподвижно, точно идол, — потому что шевелиться по такой жаре под всем этим бархатом было себе дороже: все тело мгновенно покрывалось потом. Добираясь до королевского кабинета, где он работал, принц первым делом сбрасывал с себя нелепую официальную мантию.
Двадцатого июля эскорт принца нагнал всадник, шепнувший начальнику только одно слово: «Вельзевул» Этот пароль подействовал сразу — мушкетеры на полном скаку отворили дверцу кареты, и курьер вскочил мало не на колени государственному секретарю. Тот слегка отодвинулся и протянул руку.
— Давайте сюда.
Курьер вложил в руку принцу плотно скатанный свиток. Принц нетерпеливо развернул его, уже не боясь вспотеть. Лицо его немедленно сделалось злым.
— Где на этот раз? — спросил он, не отрываясь от свитка.
— В Ерани, ваше сиятельство, три дня назад.
— Еще где?
— Я приехал из Синаса…
— Что, и в Синасе тоже?! Где читали, в церкви?
— Да, ваше сиятельство, в церкви Святого Жервасия на Горе. Я был при этом…
— Больше вам нечего добавить?.. Покинете карету под аркой.
Лианкар уже ждал его в аудиенц-зале.
— Ваше сиятельство, это я получил только что. Читано в Сепетоке и в Лимбаре три дня назад. — И он подал принцу листочки с уже знакомым текстом.
— Так… — Гроненальдо присел на нагретую солнцем банкетку. — Зверь торжествует на стогнах… Что вы скажете о стиле, герцог?
— Безупречен, — отвечал Лианкар. — Сам дьявол не сочинил бы лучше.
Воистину, Чемий был гениальный демагог. Любое событие он умел вывернуть наизнанку и истолковать в нужном ему смысле. Зверства «голубых сердец» в Кельхе и Остраде зимой и весной — это несомненно проявление Божьего гнева. Он предупреждал, и многократно, против поклонения Зверю — его не слушали. Так вот вам посланцы адского легиона, чтобы мучить и убивать вас. Вы говорите, что они прикрываются эмблемами Лиги, а я говорю: тем хуже для вас. И не ясно ли показала мрежольская казнь, что не Лигой, не Принцепсом они были посланы? Вы говорите, эти душегубы подохли без причастия — как вы полагаете, почему? Да потому, что диавольская их сущность святого причастия не приемлет. Они вернулись в ад, откуда выпущены были на землю. Благословенный небом Принцепс (он так прямо и называл его, мятежника!) потерпел поражение в битве — тем хуже для вас. И виноваты в этом вы сами, ибо вы мало молились, а паче мало сделали, чтобы прекратилось кромешное и блудное царство узурпаторов. И вот выпущены на вас новые диавольские посланцы, на сей раз в обличии фригийских разбойников, чтобы терзать всевозможными пытками бедную Maрву. И они — не расточатся и не исчезнут. Сам король фригийский предложил своих солдат, чтобы покончить с этими исчадиями, и вы думаете, его предложение приняли? Как бы не так! Блудное царство своих не трогает. Так чего же вы ждете, христиане, от толетских антихристиан, этих эпикурейских свиней и свинских эпикурейцев? Будете еще ждать новых знамений? И дождетесь.
Такие и подобные им слова все чаще обрушивались на головы жителей острова Ре, Кельха, Северной Марвы; а теперь уже и Синас получал возможность слушать сочинения понтомского пророка. Канва действительных фактов, с иезуитским искусством подогнанных в нужную рамку, щедро разукрашивалась цветами самых нелепых фантазий: огненные мечи, говорящие рыбы, телята о двух головах и тому подобный вздор, над которым Гроненальдо в другое время охотно посмеялся бы. Но сейчас ему было не до смеха. Сам он был гуманист, просвещенный человек, почитатель Эразма, но ведь все эти выдумки были адресованы не ему, а темной толпе, которая верила им не меньше, чем подлинным фактам. «Да, они верят, ваше сиятельство, — говорил ему на это Лианкар, — ну и что за беда?.. Согласен, что старец настраивает их против властей, то есть и против нас с вами лично. Согласен, он играет в политику, и довольно крупно играет… Ну и пусть его…» — «Как это пусть? — поднимал брови Гроненальдо, — я что-то плохо понимаю, ваше сиятельство…» — «Ах, mon cher ami [32] , — доверительно склонялся к нему Лианкар, — ведь это все изящная словесность, это все eloquentia [33] … Это нам с вами ясно, куда он клонит, но его изящные словеса предназначены для каменных мозгов мужичья, до которых когда еще дойдет…» — «Ну а когда дойдет — что тогда?» — сумрачно возражал Гроненальдо. Лианкар прятал улыбочку: «Во-первых, ваше сиятельство, Чемий занимается этим уже добрых десять лет, и что же? Пока еще ничего. Вы не думаете, что это все продлится еще столько же? Капля точит камень — это правда. Я готов даже допустить, что он близок к цели. И все же не настолько, чтобы завтра…» — «Какой же срок вы ему ставите?» — «Его надо считать еще месяцами, — так же серьезно сказал Лианкар, — я бы охотнее считал годами, но не делаю этого единственно из уважения к вашему сиятельству… И уж во всяком случае не сейчас, ваше сиятельство, вы же знаете…» — «Да, — кивнул Гроненальдо, — пшекленты поляци… Я бы их всех узлом связал…» — «Прикажите это Викремасингу, пусть он сделает это поскорее». Гроненальдо промолчал. «Иными словами, герцог, — сказал он, — вы предостерегаете меня против немедленных действий?» — «Да, ваше сиятельство, — столь же официально отвечал Лианкар, — коли вам угодно поставить вопрос именно так — я вас предостерегаю». — «Вы стоите за церковный суд?» — «Это единственный путь, ваше сиятельство», — твердо отвечал Лианкар.
32
Мой дорогой друг (фр.).
33
Элоквенция, красноречие (лат.).
Подобные беседы происходили между ними неоднократно.
Никакого не было толку от церковного суда. Обещанные Флариусом обвинительный акт и приговор не были готовы к обусловленному сроку. Гроненальдо ждал, но терпение его истощалось. Неделю за неделей его пользовали отговорками: ищем формулу обвинения. Писались длиннющие письма примасам Фригии и Македонии — Гроненальдо был больше чем уверен, что у тех тоже — у каждого! — найдется своя палка, чтобы сунуть ее в колесо, и без того неподвижное. А Чемий громыхал своими проповедями, словно пророк Иезекииль. Гроненальдо получал все списки с них через своих шпионов, и каждый период физически обжигал его. Медлительность консистории он склонен был объяснять сознательными увертками: попы явно тянули время, ждали какого-то поворота… А узел надо было рубить — немедля, сейчас.
Вильбуа почему-то не спешил рубить. Гроненальдо глубоко уважал политический гений своего предместника, даром что тот был на десять лет моложе его. Нет, Вильбуа не склонен был недооценивать опасность; он готовил процесс над Чемием, но это должно было быть исключительно делом церкви. Странно, почему? Или он знал что-то, чего не знал Гроненальдо?
Или старец вел себя не так нагло? В последние месяцы он как будто с цепи сорвался. Он восхвалял Лигу Голубого сердца и недвусмысленно призывал к бунту. Он стал еще неистовее после дилионского разгрома. Ему следовало заткнуть глотку раз и навсегда, а консистория преступно медлила.