Королевская страсть (Цыганский барон)
Шрифт:
Маре было приказано оставаться в постели. Два дня она повиновалась по необходимости, еще один — по собственному выбору, но на четвертый день взбунтовалась. Пищу ей приносили несъедобную, девица, которая ее доставляла, была неряхой. Простыни на ее постели с самого начала были сырыми, и за все это время никто их не сменил. В складках балдахина над кроватью скопилась древняя пыль, как, впрочем, и на позолоченных рамах картин, засиженных мухами. В ковре было столько грязи, что хватило бы для проращивания семян. Ее никто ни разу не навестил. В конце концов отвращение вкупе со скукой и чувством, что драгоценное время уходит впустую, заставило ее покинуть комнату.
Она не видела Родерика с того самого утра, когда они добрались до Парижа. У нее сохранилось смутное воспомина-ние о последнем разговоре с ним. Она опасалась, что коньяк на пустой желудок, крайнее переутомление и боль
Мара не раз спрашивала себя: уж не нарочно ли принц напоил ее допьяна? Она считала, что он вполне на такое способен. О, он, конечно, не стал бы прибегать к подобной тактике, чтобы уложить женщину с собой в постель — мужчине с его титулом и внешностью подобные уловки были просто не нужны. Но в нем чувствовалась безжалостность, он не стал бы церемониться в выборе средств, если бы захотел узнать что-то для себя важное. При мысли об этом Мара особенно остро ощущала свою уязвимость.
Впрочем, были у Родерика и более традиционные способы сбора нужных сведений. За несколько коротких часов с того момента, как Мара поднялась и вышла из комнаты, ей пришлось наблюдать, как через посольство Рутении течет беспрерывный поток визитеров, желающих видеть принца. Сюда приходили важные, напыщенные мужчины, видимо, государственные деятели и финансисты, закутанные в меха дамы, волочившие за собой шелковые шлейфы и распространявшие вокруг ароматы дорогих духов. В этих посетителях не было ничего необычного, их принимали в парадной гостиной, выходившей окнами на главные ворота. Но приходили и другие: писатели с пальцами в чернильных пятнах, художники в романтических широких блузах с бантами вместо галстуков, мусорщики, торговцы рыбой, кучера наемных кабриолетов, официанты в черных фраках, белошвейки в дешевых серых платьицах, благодаря которым они получили свое имя — гризетки [5] . Зачем понадобились Родерику все эти люди? Очевидно, с их помощью он пытался разгадать загадку, которую она собой представляла.
5
От французскогоgris — серый.
А может быть, она придает слишком большое значение своей персоне? — спросила себя Мара. Вряд ли такой человек, как принц, станет задействовать подобные силы, чтобы всего лишь установить личность женщины. Поверить, что ей удалось его очаровать, значило бы самой поддаться обольщению. Она всего лишь пробудила его любопытство, не более того. Если и было минутное влечение, оно не переросло в пылкую страсть. Его мгновенно заглушили раздражение и досада.
Она отнюдь не была уверена, что такая страсть ей нужна. Ей было велено убедить Родерика взять ее с собой в Париж и обосноваться в его доме. Предполагалось, что ей придется разделить с ним постель, чтобы добиться этой цели. Не пришлось. Ей не объяснили, в чем смысл ее пребывания в доме Родерика, сказали только, что она послужит орудием для вовлечения принца в некую интригу, которую задумал де Ланде. Не исключено, что ей удастся добиться желаемого, не становясь ничьей любовницей.
Имеет ли это значение? Несмотря на всю свою избалованность, Мара трезво смотрела на жизнь. Она была не так глупа, чтобы верить, что ей удастся выйти незапятнанной из этой авантюры. Правда, ее не слишком хорошо знали в Париже, но все же с некоторыми людьми она успела познакомиться, и они ее обязательно узнают при новой встрече. Рано или поздно, если она будет оставаться с принцем Родериком, кто-нибудь ее увидит и сделает неизбежный вывод.
Возможно, это случится не раньше, чем она выполнит то, что от нее требуется: ради бабушки она молила бога, чтобы так и было. Но если ее молитва не будет услышана, если люди узнают, что она в Париже, а не в деревне с бабушкой, как полагала их кузина, разразится грандиозный скандал. Париж, несмотря на весь свой столичный лоск, был в каких-то вопросах весьма провинциален. Видимость приличий полагалось соблюдать во что бы то ни стало. Кое-кто возмущался этими буржуазными предрассудками, появившимися в обществе с расцветом третьего сословия после революции, но протесты никакого действия не возымели: строгость нравов возрастала год от года. Женщине, дорожащей своим
Как только новость просочится в Париж, она незамедлительно станет известной и в Новом Орлеане. Что подумает и что предпримет после этого ее отец, Мара даже вообразить не могла, да и не хотела, как не хотела думать о том, что с ней станется, где и как она будет жить по завершении своей миссии. Сейчас она думала лишь о том, чтобы спасти бабушку, — только это и имело для нее значение.
Мара пересекала главную галерею над южной частью здания после осмотра парадных комнат, когда до нее донесся собачий лай. Она была уверена, что это Демон, хотя лай звучал откуда-то издалека. Сначала она подумала, что пес может находиться в апартаментах Родерика. В эту часть дома она еще не заходила, хотя знала, что в том же крыле, над восточным двором, размещается гвардия, за исключением спальни Труди, расположенной ближе к ее собственной. Наверняка пес старается держаться поближе к Этторе, своему хозяину, а граф, в свою очередь, наверняка проводит время вместе с остальными мужчинами-гвардейцами.
После приезда в Париж она с ними еще ни разу не встречалась. Судя по всему, они постоянно выполняли поручения Родерика, гонявшего их по всему Парижу. Кто-то уходил, кто-то в это же время возвращался, создавалось впечатление бесконечной карусели. Бывали у них и часы отдыха, но и тогда они не знали покоя: ходили на петушиные или боксерские бои, в театр или в трактир, где располагались в отдельном кабинете над обеденным залом и устраивали попойку. Мара понимала, что когда-то даже им требовалось поспать, но еще не обнаружила, когда и где.
Разумеется, она не искала общества телохранителей Родерика. Она просто хотела осмотреть здание, знать, как куда пройти, а главное, понять, почему оно в таком запустении. Она пришла к выводу, что на это имеются две возможные причины: либо нет денег, чтобы нанять необходимое число слуг, способных поддерживать дом в надлежащем порядке, либо нет никого, кто мог бы заставить слуг работать должным образом. Мара остановилась на последнем объяснении, потому что успела встретить множество мужчин в ливреях и женщин в фартуках, которые сплетничали в коридорах, пили и ссорились на кухне, играли в орлянку за дверями гостевых спален. Навести порядок в таком огромном доме было бы настоящим подвигом, но при виде накопившейся грязи и копоти, не говоря уж о слоняющихся без дела слугах, ей так и хотелось взять дело в свои руки.
И опять до нее донесся лай. Мара повернула голову, прислушиваясь. Возбужденное пронзительное собачье гавканье перемежалось глухими ударами и возгласами. Все эти звуки доносились вовсе не из восточного крыла, как ей показалось вначале, а из северного. Подхватив юбки, она пробежала по галерее, повернула налево в прихожую, прошла через гостевую спальню, потом попала в довольно узкую, вытянутую гостиную, пересекла ее, свернула направо и вышла в еще одну длинную галерею.
Это помещение, освещаемое длинными рядами окон с обеих сторон и обогреваемое пылающими каминами в обоих торцах, казалось светлым и теплым, насколько это вообще было возможно в такой холодный серый день. В хрустальных люстрах под потолком горели свечи, покрытые пылью подвески тускло отсвечивали серебром. Длинный тканый ковер, вытоптанный до основы, но все-таки прекрасный, с классическим темно-синим, красным и золотым орнаментом по кремовому полю был расстелен на паркетном полу с замысловатой инкрустацией из редких пород дерева и составлял единственный предмет обстановки. Кессонный потолок был украшен массивной позолоченной лепниной и тяжелыми карнизами. В кессонах были изображены сцены из жизни богини Дианы, выдержанные в той же цветовой гамме, что и ковер под ними. Богатство и насыщенность красок угадывались даже под многолетним слоем грязи. В середине галереи, прямо под кессоном с изображением Дианы и Купидона, выстроилась живая пирамида из человеческих тел.
Основу пирамиды образовали Михал, Жак и Жорж, опиравшиеся на локти и колени. Второй ярус — тоже на локтях и коленях — составляли Труди и цыган Лука, а у них на спине в неустойчивом положении балансировал Этторе. Нижние «этажи» раскачивались взад-вперед в явной попытке его сбросить, а он безуспешно уговаривал Демона взобраться наверх и стать венцом конструкции.
Все ворчали и жаловались на чьи-то костлявые колени, острые локти и взгромоздившихся наверх обжор-бегемотов, кряхтели, стонали и испускали ругательства. Но ругань была добродушной, все были охвачены весельем и излучали чувство товарищества, всегда возникающее, когда люди заняты общим делом. Мара остановилась и невольно улыбнулась, глядя на них.