Королевский лес. Роман об Англии

Резерфорд Эдвард

Что он будет делать? Не дождавшись ее вечером, он задаст себе вопрос, где она. Предпримет ли он попытку осмотреть дом? Вдруг его увидят дети? Весь день она в тревоге ждала, когда уляжется буря.

Делать тут было особо нечего. Брат Адам приходил постоянно, и она обнаружила, что наблюдает за ним с интересом. Она заметила, что послушники считают его сухарем. Том, поведя плечами, сказал лишь одно: «Холодный, как рыба». Но Том никогда не бывал высокого мнения о людях, которые не принадлежали Нью-Форесту.

Монах, безусловно, явился из

другого мира. Однако, вспоминая, как он вывел ее из пурги, она не считала его холодным. Впрочем, Мэри молчала. Когда он вел их на молитву в полумрак огромного амбара, его мягкий голос так полнился спокойной убежденностью, что она была впечатлена. Она полагала, что он наверняка гораздо умнее простолюдинок вроде нее, но, вероятно, где-то в глубине слабый голосок говорил ей, что и она может читать, писать и знать все, что ведомо ему. Но если и так, она могла лишь со вздохом ответить: в другой жизни. До тех же пор монах обладал чем-то, чего у нее не было. Она не говорила об этом Тому, но считала, что брат Адам – в своем роде, конечно, – весьма привлекателен.

Позднее днем Мэри была застигнута совершенно врасплох, когда дверь амбара отворилась, впустив отрывистый стон ветра, и быстро захлопнулась за монахом, который, подойдя на несколько шагов к жаровне, поманил к себе Мэри. Она покорно пошла к нему. Ничего другого ей не оставалось.

Какое-то время он стоял, глядя на нее с любопытством. Она осознала, что он был крепкого сложения, как Том, но немного выше. В свете жаровни, которая грела ей спину, его глаза казались до странного темными. Том, работавший в нескольких ярдах от них при свете лампы, представлялся отделенным, обитающим в ином мире.

– Когда ты заговорила со мной у ворот аббатства, я не понял… – Он запомнил ее тогда. – Мне только что сказали, что Люк, беглец, – твой брат.

Она отметила, что он говорит тихо, чтобы не слышал Том.

Ее резанул страх. Она не смогла посмотреть ему в глаза. Об этом родстве, разумеется, знали все, но при внимании этого умного человека оно казалось опаснее. Она понурила голову:

– Да, брат. Несчастный Люк.

– Несчастный Люк? Возможно. – Он помолчал, затем очень тихо спросил: – Ты знаешь, где он?

Теперь она взглянула ему прямо в глаза:

– Если бы мы знали, брат, тебе уже было бы известно. Поймите, я думаю, что он, будучи невиновным, не убежал бы. Но мой муж выдал бы его в любом случае. – Она могла смотреть ему в глаза, потому что формально говорила правду. Она сказала «мы».

– Но ты знаешь?

Она осознала, чем пахнет его ряса – свечным воском и сырой шерстью. Она ощущала и его собственный запах. Приятный.

– Сейчас он может быть на другом краю Англии. – Она вздохнула.

Это тоже была правда. Он мог бы.

Адам задумался. Когда он задал вопрос, его широкий лоб покрылся морщинами. Но когда он размышлял, его голова чуть запрокидывалась и морщины приятным образом разглаживались.

– Тем утром у аббатства ты сказала, – осторожно начал

он, – что это мог быть несчастный случай и он не хотел ударить брата Мэтью. – (Она молчала.) – Если все так и было, думаю, ему следует явиться и рассказать, что на самом деле произошло.

– По-моему, он никогда сюда не вернется, – скорбно ответила Мэри. – Ему придется уйти на край света. – Она не была уверена, что эти слова удовлетворили монаха.

И тогда она сделала нечто, чего не делала никогда.

Как женщине сообщить мужчине, что она желает его? Этого можно добиться улыбкой, взглядом, жестом. Но эти откровенные и зримые знаки будут отвратительны такому монаху, как брат Адам. Поэтому она встала перед ним и послала простой, примитивный сигнал: жар собственного тела. И брат Адам его уловил – как не уловишь? – это невидимое, безошибочное, расходящееся тепло, потянувшееся от ее живота к его. Затем она улыбнулась, и он в замешательстве отвернулся.

Зачем она это сделала? Она была порядочной женщиной. Не заигрывала. Она подчинилась первобытному инстинкту. Она хотела предложить близость и влечение, которые, даже если бы шокировали его, отвлекли бы внимание монаха. Ей пришлось пустить его по ложному следу, чтобы защитить младшего брата.

Через несколько секунд брат Адам покинул амбар.

Буря не стихла. В жаровню заложили уголь на вторую ночь. После вечерней трапезы брат Адам снова повел всех на молитву. Но через несколько часов, оставшись наедине с мужем при свете жаровни, в котором было видно только его лицо, она позволила себе слабую ироническую улыбку, когда, едва Том взгромоздил на нее свои крепкие бедра, закрыла глаза и втайне подумала о брате Адаме.

Стояла глубокая ночь, когда примерно ко времени ночной службы брат Адам очнулся от беспокойного сна и осознал, что стенания ветра снаружи прекратились и вокруг фермы воцарилась тишина.

Встав со скамьи, на которой спал, он шепотом прочел псалмы и молитвы. Затем, все еще не удовлетворенный, прошептал «Отче наш»: «Отче наш, иже еси на небеси…»

Аминь. Ночь. Время, когда к нему нисходил беззвучный голос Божьей вселенной. Почему же тогда ему так неспокойно? Он поднялся, желая пройтись, но вряд ли смог бы сделать это, не разбудив послушников. Он снова лег.

Женщина. Она, несомненно, спала в амбаре с мужем. По-своему, наверное, хорошая женщина. Как у всех крестьянок, у нее были чуть румяные щеки, и она пахла фермой. Он закрыл глаза. Ее тепло. Он никогда не чувствовал ничего подобного. Он попытался заснуть. Этот Фурзи. Занимался ли он с ней этой ночью любовью? Быть может, это происходит прямо сейчас, даже невзирая на тишину, в которой он лежит? Окутан ли ее муж этим теплом?

Брат Адам открыл глаза. Боже, о чем он думает? И почему? С чего его разум застрял на ней? Затем он вздохнул. Можно было и сообразить. Это же просто дьявол с его обычными уловками: небольшая проверка на крепость веры, новая.