Королевский лес. Роман об Англии
Шрифт:
Том занял боевую позицию перед судьей – взъерошенный, в кожаном джеркине, как будто готовый вступить в драку.
– Нас не уведомили. Из суда по имущественным вопросам ничего не поступало, – сердито заявил чиновник.
– Что ж, раз мы здесь, можем и выслушать, – ответил судья и вперил в Тома строгий взгляд. – Что у тебя за дело?
– О воровстве, милорд! – проревел Том голосом, который сотряс стропила. – О мерзкой краже!
Зал затих. Чиновник, едва не подскочивший на скамье от этого крика, взял
Судья, чуть опешивший, уставился на Тома с любопытством:
– Кража? Чего?
– Моего пони! – вновь гаркнул Том, как будто призывая в свидетели небеса.
Не прошло и пары секунд, как по залу полетели смешки. Судья нахмурился:
– Твоего пони. Украденного откуда?
– Из леса! – крикнул Том.
Теперь смех стал громче. Даже лесничие начали улыбаться. Судья взглянул на управляющего, который с улыбкой покачал головой.
Судья любил Нью-Форест. Ему нравились местные крестьяне, и он втайне получал удовольствие от их мелких преступлений. После дела Мартелла, которое возмутило его всерьез, он был не против закончить день небольшой разрядкой.
– Ты хочешь сказать, что твой пони пасся в Королевском лесу? Он был помечен?
– Нет. Он там родился.
– То есть это жеребенок? Откуда ты знаешь, что он был твой?
– Знаю.
– И где он сейчас?
– В коровнике Джона Прайда! – выкрикнул в ярости и отчаянии Том. – Вот он где!
Это было уже слишком. В зале суда хохотали все. Даже его родственники Фурзи невольно поняли соль шутки. Мэри пришлось уставиться в пол. Судья обратился за разъяснением к наемным пастухам, и Альбан, в чьем бейливике все это стряслось, шагнул вперед и зашептал ему в ухо. Том нахмурился.
– А где же Джон Прайд? – спросил судья.
– Он здесь! – крикнул Том, разворачиваясь и победоносно указывая на задние ряды.
Все повернулись. Судья всмотрелся. Наступила короткая тишина.
А затем от двери донесся бас:
– Он ушел.
Это добром не кончилось. Зал залился слезами от смеха. Жители Нью-Фореста буквально выли. Они рыдали от хохота. Лесничие, угрюмые чиновники, ведавшие королевскими лесами, даже джентльмены из жюри – никто не сумел сдержаться. Судья, взирая на это, покачал головой и закусил губу.
– Можете смеяться! – взвыл Том. И они смеялись. Но он не сдался. Взглянув направо и налево, он, раскрасневшийся, вновь повернулся к судье и выкрикнул, указывая на Альбана: – Это он и ему подобные дают Прайду выйти сухим из воды! А знаете почему? Потому что он им платит!
Судья переменился в лице. Несколько лесничих перестали смеяться. Стоявшая сзади Мэри издала стон.
– Тишина! – проревел судья, и хохот в зале начал стихать. – Не смей дерзить! – сверкнул он глазами, обратившись к Фурзи.
Беда была в том, что в сказанном имелась доля истины. Возможно, молодой Альбан еще был невинен. Но между
– Ты должен следовать предписанным процедурам, – коротко сказал ему судья. – Здесь твое дело рассмотрят лишь после того, как оно пройдет через суд низшей инстанции. Внесите это в протокол, – приказал он чиновнику. – Судебное заседание закрыто, – объявил он.
И вот, пока Том стоял в бессильной ярости, а толпа, вновь развеселившись, потянулась на выход, чиновник окунул перо в чернила и сделал на пергаменте запись, которой предстояло сохраниться в веках как истинный глас Королевского леса:
Томас Фурзи жалуется на кражу пони Джоном Прайдом. Джон Прайд не явился. Соответственно, отложено до следующего заседания, etc.
Люк любил бродить по Королевскому лесу. Он проходил многие мили. В детстве он научился быстрой ходьбе, чтобы не отставать от Джона и Мэри, а потому сейчас любой спутник удивился бы его скорости.
Люди считали его мечтателем, однако глаза у него всегда были острее, чем у них. Во всем Нью-Форесте не нашлось бы ручья, которого он не знал. Древнейшие дубы, плотно обвитые плющом, были ему как близкие друзья.
С тех пор как Люк покинул аббатство, его внешность изменилась. Одетый как лесной житель, в рубахе и куртке, подпоясанной толстым кожаным ремнем, в узких шерстяных штанах, Люк ничем не отличался от местных. Если бы кто-нибудь увидел его идущим по лесной тропе, то не обратил бы на него внимания.
Но Люк был в бегах – на грани положения вне закона. Что это значило? Теоретически – всеобщую настроенность против тебя. А на практике? Это зависело от того, есть ли у тебя друзья и всерьез ли намерены власти тебя разыскать.
В настоящее время дела обстояли так, что если бы кто-нибудь из лесничих встретил его лицом к лицу и узнал, то посадил бы в тюрьму. Без вопросов. Но если, скажем, юный Адам приметит вдали косматую фигуру, которая лишь может быть Люком, то подъедет ли он разобраться? Возможно. Но много вероятнее, что он развернет лошадь и поедет в другую сторону.
Однако что ему делать? Он не мог жить так вечно. Суд в Линдхерсте предельно ясно продемонстрировал свои намерения. Быть может, правильнее объявиться и понадеяться на милосердие?