Королевский тюльпан. Дилогия

Лебедева Ива

Почему же ее не снимут? С каждым годом в Городе все труднее дышать — заграничные цветы дорожают, бывшая королевская казна рано или поздно будет исчерпана. Кто в этом виноват? Конечно же, бывший аристократ, поссорившийся с тираном и освобожденный из башни народом. Если с меня снять голову, то вопросы будут к братьям из Совета, попавшим в князья из самой отборной грязи. Поэтому меня терпят, а бывшие «Королевские куранты», нынешний «Листок свободы», поливают грязью в каждом втором номере.

Надо подумать о чем-нибудь поинтересней.

Сколько лет мальчишке-газетчику? Вряд ли меньше одиннадцати. Не подходит.

Вчера один из моих секретарей поделился любопытной новостью.

— Господин Этьен, — «господин» совсем тихо, — забавная история. На наших мануфактурах ищут.

— Кто и кого? — спросил я, понимая, что, если бы ответ был односложным, секретарь сообщил бы всю информацию сразу.

— Во-первых, ищет Ночное Братство. Нужны сведения о молодой женщине в странной одежде. Она может быть приставлена к работам, где не нужен язык, скорее всего, на колесе.

Речь идет о пришелице. Интересно, конечно. Но не более чем интересно. Вряд ли она знает песни, от которых растут цветы.

— Во-вторых, ищут мальчишку от семи до девяти лет. Глава охраны блюстителя Добродетели посещает мануфактуры и требует немедленно сообщать ему, если среди рассыльных, трубочистов и прочих мелких работников появится такой ребенок. За донесение полагается награда в годовое жалованье, а за молчание — беспощадная кара, от которой не спасете даже вы.

Вот здесь я еле сдержал удивление. Или не сдержал. Секретарь сделал вид, будто не заметил. Понял ли он, о каком ребенке идет речь, мне осталось неизвестным.

В тот же вечер я говорил с блюстителем Добродетели. Наша беседа с глазу на глаз, как всегда, напоминала поединок бойцов, когда каждый старается нанести другому рану, но еще больше — не получить раны самому.

— Конечно, это дело блюстителя Справедливости, — усмехнулся собеседник, — но дело очень уж неприятное. Согласно слухам, по городу бродит юный самозванец и выдает себя за принца. Поэтому я решил помочь брату-коллеге обнаружить его.

— Он обещает вернуть цветы на каждую клумбу? — спросил я.

Главный по добродетели пристально взглянул на меня. Мне почему-то показалось, что карикатура, на которой он держит в руках свою голову, была бы естественной. Будто он сам когда-то потерял свою, велел слепить из воска, раскрасить и так умело ее носит, что окружающие считают настоящей.

— Нет, — ответила восковая голова, — он вряд ли называет себя принцем. Но может вести себя так, чтобы его принимали за спасшегося наследника. Умный самозванец сам себя принцем не назовет, это должны сделать окружающие.

— Умный самозванец в восемь лет… — печально улыбнулся я. — Кстати, я ведь помню твои слова: «Если кто-то не проголосует — мальчишка будет жить». Так остался ли он жить?

Удар достиг цели — голова на несколько секунд стала восковой.

— Я отвечу на два вопроса, — наконец сказал собеседник, —

и разговор закончится. Я не знаю, остался ли он жить. И я не знаю, где он сейчас находится. И еще дам совет, впрочем, он такой простой, что ты можешь догадаться сам.

Я промолчал, но посмотрел так выразительно, что услышал продолжение.

— Город Свободы простит тебе все проступки, кроме одного. Если бывшего придворного увидят рядом с маленьким самозванцем, последует прямое обвинение в покушении на власть. Поэтому, едва мальчишка окажется в твоем доступе, извести меня. Не смею отвлекать от вечерних планов.

И повернулся так быстро, что я даже не успел вежливо попрощаться.

* * * * *

Карета неторопливо ехала под ропот прохожих — ну да, тот самый блюститель-аристократ, чью голову почему-то не спешат снять.

Между прочим, я тоже ехал снять голову. На самом деле, отстранить старшего надсмотрщика большой мебельной мануфактуры. На негодяя доносили давно, я собирал сведения и решил действовать, лишь когда получил неоспоримые доказательства.

В чем провинился мерзавец? Заставлял подчиненных приносить вино и продавал приговоренным за гроши, а потом выяснялось, что они должны и за доставку. Расплата простая: согласие еще полгода проработать на колесе. Этак можно нового приговоренного отпустить за взятку, ведь рабочее место не пустует.

Из-за таких историй случаются бунты, и людей можно понять. Поэтому я решил пощадить мелких мошенников, а главаря снять с должности и передать страже.

Когда я приехал к фабрике, стражи еще не было. Но тотчас стало ясно, что она нужна.

— Беда, — крикнул младший надсмотрщик, подскакивая к карете.

— Твой главарь сбежал и оставил тебя за себя? — усмехнулся я.

— Нет. Он долго упрашивал главного мастера взять хотя бы часть вины на себя. Потом валялся в ногах у его жены. А потом схватил ее за шиворот, вытащил свинцовник, приставил к голове и сказал, что отпустит, когда сюда явится один из четырех членов Совета, он расскажет ему всю правду.

— Ждать стражу? — спросил секретарь.

— Обойдемся сами, — сказал я, легко соскакивая без ступеньки-подножки. — Ведь ему нужен блюститель, он и явился.

Конечно, это не мое дело. Нет, отчасти мое — я был обязан предвидеть все варианты. А еще… Бывает же у взрослых людей мальчишеское желание залезть на дерево. Вот и я решил понять, зря ли трачу часы в фехтовальном зале.

* * * * *

Издали негодяй и его жертва напоминали танцевальную пару, застывшую в странной позе у стены главного цеха. Полукольцо зрителей держалось на расстоянии. Свинцовник, даже ручной, — не нож, он поразит и за шаг, и за десять.