Королевское чудовище

Кашор Кристина

После того как мальчишка ушел, она некоторое время обдумывала все это; именно поэтому ей понадобилось так много времени, чтобы додуматься опросить детей, с которыми он разговаривал — тех, кто поверил его словам. Умы их были пусты и затуманены.

Файер никак не удавалось понять, что представляет из себя этот туман, но теперь она была уверена, что нашла источник.

К тому времени, как стало ясно, что его нельзя вот так отпускать, солнце стало клониться за горизонт, жеребец был куплен, а мальчик уже исчез со двора.

Глава

двадцатая

В тот же день у них появились сведения, заставившие всех позабыть о юном помощнике Каттера.

Был поздний вечер. Спустившись в конюшни, Файер почувствовала, что во дворец из города возвращается Арчер. Обычно ей не удалось бы так ясно его почуять, не концентрируясь специально, но в этот раз разум его был открыт, словно у младенца — он определенно очень торопился поговорить с ней, а еще был слегка нетрезв.

Файер только-только начала чистить Малыша, который закрыл глаза и от блаженства закапывал слюнями пол в стойле. Ей не особо сильно хотелось видеть Арчера, особенно взволнованного и пьяного. Она послала ему мысль: «Поговорим, когда протрезвеешь».

Через несколько часов Файер, привычно сопровождаемая шестью стражами, прошла по лабиринту коридоров от своих покоев к комнатам Арчера. Но перед его дверью в замешательстве остановилась, почувствовав за нею разум Милы, у которой сегодня был свободный вечер.

Мысли Файер засуетились в поисках объяснений — каких угодно объяснений, кроме очевидного. Но разум Милы был открыт, как и все, даже самые крепкие, в такие моменты, какой Мила переживала прямо сейчас по другую сторону двери, и на Файер нахлынули воспоминания о том, как красива и очаровательна ее юная охранница и сколько у Арчера было возможностей положить на нее глаз.

Файер молча стояла перед покоями Арчера, ее била дрожь. Он совершенно точно никогда еще не злил ее так сильно.

Развернувшись на каблуках, она пошла обратно по коридору, нашла лестницу и устремилась вверх, вверх и вверх, пока не выбралась на крышу, и принялась там маршировать из угла в угол. Было холодно и сыро, пахло приближающимся снегом, а на ней не было плаща, но Файер не замечала, ей было все равно. Озадаченные стражи отошли в сторону, чтобы она в своих метаниях не сбила их с ног.

Через некоторое время то, чего она дожидалась, наконец произошло: Мила уснула. Ждать пришлось долго, было уже поздно, и на крышу устало поднимался Бриган. Нельзя сегодня с ним встречаться. Она не сумеет сдержаться и промолчать обо всем этом, и даже если Арчер и заслуживает, чтобы его имя вот так прополоскали, то по отношению к Миле это будет нечестно.

Она двинулась вниз по другой лестнице, чтобы не наткнуться на Бригана, снова пересекла лабиринт коридоров и остановилась перед дверью. «Арчер, — послала она ему мысль, — а ну выходи сейчас же».

Он появился очень быстро — удивленный, наскоро одевшийся и без сапог — и Файер впервые воспользовалась своим правом остаться с ним наедине и услала стражников в разные концы длинного коридора. Напустить на

себя спокойный вид оказалось непросто, и когда она заговорила, голос ее прозвучал едко.

— Тебе обязательно было охотиться за моими стражницами?

Его недоумение тут же прошло.

— Вообще-то я не хищник, — горячо ответил он. — Женщины приходят ко мне добровольно. И что тебе за дело до меня?

— Ты делаешь им больно. Ты ужасно обращаешься с людьми, Арчер. Почему именно Мила? Ей всего пятнадцать!

— И сейчас она спит, счастливая, как разомлевший на солнце котенок. Ты шумишь по пустякам.

Файер перевела дыхание и заговорила тише:

— А через неделю, Арчер, когда ты от нее устанешь, потому что тебе в голову втемяшится кто-нибудь еще, когда она будет ходить печальная, подавленная или жалкая или придет в ярость, потому что ты отобрал у нее то, что делало ее счастливой — видимо, тогда она тоже будет шуметь по пустякам?

— Ты так говоришь, будто она в меня влюбилась.

Он так ее бесил, что ей хотелось дать ему пинка.

— Они всегда влюбляются, Арчер, всегда. Только раз почувствовав твое тепло, они тут же в тебя влюбляются, а ты — никогда, а потом ты их бросаешь, и это разбивает им сердце.

— Забавно услышать такое обвинение от тебя, — парировал он.

Файер отдала должное его логике, не намереваясь тем не менее позволить ему сменить тему.

— Речь о моей подруге, Арчер. Умоляю тебя, если тебе приспичило затащить в постель весь дворец, оставь в покое хотя бы моих подруг.

— Не понимаю, с чего вдруг такой переполох, раньше тебя это не волновало.

— Раньше у меня не было друзей!

— Ты повторяешь это слово, — сказал он с горечью. — Она тебе не подруга, она просто тебя охраняет. Разве подруга сделала бы то, что сделала она, зная о наших с тобой отношениях?

— Она почти ничего о них и не знала, кроме того, что они в прошлом. И ты забываешь, что я способна почувствовать, как она ко мне относится.

— Но она наверняка многое от тебя скрывает — так же, как все это время скрывала встречи со мной. Многое из того, что чувствуют люди, может быть тебе неизвестно.

Файер смотрела на Арчера, не отрываясь и все больше падая духом. Если он спорил, то спорил всем телом: подавался вперед, размахивал руками, лицо его темнело или наоборот загоралось. Взгляд пылал. И любил он, и радовался тоже всем собой, каждой частичкой: именно поэтому все они в него влюблялись — он разбивал мрачность и уныние этого мира своей живостью и пылкостью, и пока его страсть длилась, она пьянила не хуже вина.

И смысл его слов от нее не ускользнул: они с Милой встречались уже какое-то время. Отвернувшись, Файер подняла руку, прося его замолчать. Трудно было не понять всю притягательность лорда Арчера в глазах пятнадцатилетней девочки-воина с нищих южных гор. И она не могла простить себя за то, что не предвидела, что может случиться, что не подумала присмотреться к тому, чем занимается Арчер и в чьем обществе.