Королевство Гаргалот

Орловский Гай Юлий

Понсоменер кивнул и, не меняя выражения лица, пустил коня вперед рысцой.

– Нравится мне наш командир, – сказал Фицрой Рундельштотту, – такой активный, нопасаранистый…

– Какой-какой?

– Нопасаранистый!

– А что это?

– Не знаю, – ответил Фицрой безмятежно. – Но разве это важно? К нашему Юджину все непонятное подходит так, будто на него скроено и даже сшито.

Рундельштотт хмыкнул, но лицо осталось задумчивым. Я поглядывал на них краем глаза, старый мастер словно даже в словах Фицроя отыскал некую посконную истину,

как петух иногда находит, судя по непроверенным, но подтвержденным в письменности слухам, в навозной куче жемчужные зерна.

Особенностью мудреца является возможность видеть скрытый смысл даже в простых вещах, как вот, глядя на ствол дерева, может увидеть стену бревенчатого дома, частокол вокруг города, деревянную мебель, ручки для лопат, вил и многое такое, что можно сделать из дерева, а нормальный человек, глядя на бревно, видит только бревно.

Редкие деревья остались за спиной, впереди только трава, но даже я заметил ее непривычную мясистость, словно целое поле подсолнухов с их толстыми стволами, но короткие и с широкими листьями в два пальца толщиной.

Некоторые растения показались знакомыми, а когда въехали в лес, тоже странный, я вертел головой и все не мог отделаться от ощущения некой знакомости, где-то видел, видел отчетливо…

Фицрой послал коня рядом с моим, спросил тихонько:

– Что-то пугает?

– Не то, – ответил я медленно, – это же… блин… да это же хвощи и плауны!.. А вот те деревья… это же папоротники!

Насчет хвощей и плаунов он явно не понял, но на гигантские папоротники засмотрелся в диком изумлении.

– А в самом деле… похоже…

– Это они и есть, – заверил я, – просто теперь измельчали. Все мы мельчаем. Только ты растешь.

Рундельштотт и Понсоменер прислушиваются, но помалкивают, по сторонам поглядывают часто, я заметил, что Рундельштотт очень быстро охватывает взглядом новые особенности этого странного мира.

Фицрой охнул, ладонь его со стуком упала на рукоять меча. Из зарослей гигантских папоротников выдвинулась морда на длинной змеиной шее, мы остановили коней, готовые удрать в любой момент, а шея все вытягивается и вытягивается, а когда мы в напряжении уже устали ждать, чем все это кончится, следом выступила вытянутая вперед туша с серо-зеленой кожей, абсолютно лишенной волос, голая, как… лягушка, и только тогда я сообразил, что это и есть лягушка тех времен, когда те лягушки назывались иначе…

– Динозавр, – проговорил я с трудом, – а он откуда… Хотя да, если хвощи и плауны, то и динозавры… а как же, так и должно…

Динозавр посмотрел в нашу сторону равнодушно, в его крохотном мозгу нет образа таких хищников, и пошел дальше, срывая сочные верхушки трав и молоденькие веточки кустарника.

Фицрой проговорил шепотом:

– Чего-чего?

– Травоядный, – объяснил я, – что понятно сразу по его крохотной голове и громадному брюху.

Рундельштотт буркнул:

– Я знавал вельмож с птичьими мозгами и громадными животами, что питались только мясом… Уверен, что эта тварь не опасна?

– Абсолютно, –

ответил я тоже негромко, – куда ни сунься, одни разочарования. И здесь эти динозавры… Ну когда же что-то новое… Неужели обязательно на другой планете?.. Нет, мне и на диване хорошо. Не пойду на другие планеты.

Фицрой посмотрел вслед чудовищу, за которым еще долго тащился длинный толстый хвост, перевел взгляд на меня.

– Ты таких уже видел?

– Полно, – ответил я. У нас их видимо-невидимо… по хвощам и плаунам бродили целые стада. Ты не туда смотришь…

– А-а… куда?

Я указал пальцем в землю.

– Видишь, муравей прет муху?.. В смысле, тащит, а то еще что подумаешь… Она же раз в двадцать тяжелее, а он не просто тащит, а – смотри-смотри!.. Взвалил на спину и бежит вприпрыжку!.. Вот это чудо. А динозавры… они еле-еле свои жопы носят. Потому и сохранились здесь разве что в воде… там легче… гм…

Он посмотрел на муравья, на меня.

– Так он же на суше!..

– Только ихтиозавры не вылезали наружу, – сказал я, как знаток по этим чудовищам, – а бронтозавры, стегозавры и всякие там плезиозавры частенько вылезали на берег, хотя только в воде им хорошо.

Он покачал головой.

– Но ты чего-то испугался. Признавайся!

– Да подумал, – ответил я нехотя. – Как могло такое место здесь сохраниться?

Понсоменер напомнил:

– Не сохранилось, а появилось. Недавно.

– Совсем недавно, – подтвердил я уже без иронии. – Но… динозавры? Наверняка эти движения планет и сложные траектории трех солнц… гм… иногда как-то искривляют пространство-время… При каких-то неизвестных условиях?

Они молча смотрели на меня в ожидании, вот щас все разложу по полочкам, потом соберем здесь все ценное и отправимся по своему маршруту.

– Ты о чем-то догадываешься? – спросил Рундельштотт.

– Нет, – ответил я честно. – Но, думаю, нам стоит идти мимо и дальше. Иначе не исполним своей великой миссии. Конечно, уши на макушке, но хвост можно крючком.

– Кверху или книзу? – придирчиво уточнил Рундельштотт.

– Узнаю мыслителя, – ответил я. – Вон Фицрой не сомневается, что только кверху.

– Фицрой вообще ни в чем не сомневается, – проворчал Рундельштотт. – Самый несчастный человек на свете…

– Самый счастливый, – возразил Фицрой обидчиво. – Но не зря больше никто через это место не ездит?..

– Люди страшатся нового, – объяснил я. – Здесь так красиво, но красота – страшная сила, а страшное и есть страшное.

– А если здесь что-то пострашнее твоего травоядного? – спросил Рундельштотт.

– Люди всегда находят выход, – ответил я. – Если не могут справиться с чудовищем, то придумывают какие-нибудь отпугиватели… Понс, а ты высматривай по дороге пещеру посолиднее, чтобы все поместились. И чтобы горные породы задержали излучение.

Фицрой спросил:

– Че-че?

– Колдовской свет, – пояснил я. – Колдовской он такой, невидимый, что характерно. Вдруг опять не так небесные светила сойдутся.