Королевство Гаргалот
Шрифт:
– Похоже, – сказал я с облегчением, – мы ту Зачарованную Зону миновали. Как хорошо! И такую длинную петлю срезали.
Фицрой буркнул:
– Да еще на землях гуцаров. Даже не знаю…
– Чего? – спросил я.
– Хорошо или нет, – заметил он меланхолично, – что не подрались с ними?
– Мы уже дрались, – напомнил я.
– Но не в этом составе!
Рундельштотт некоторое время ехал с Понсоменером, теперь отстал, сказал успокаивающим голосом:
– Половину земель гуцаров миновали! Осталось немного…
– Немного, –
– Меньшая половина, – уточнил Рундельштотт, видимо, у чародеев есть большая и меньшая половины, – так что уже скоро.
Понсоменер некоторое время помалкивал, просто едет и едет впереди, но когда заговорил в своей обычной спокойной манере, мороз пробежал не только по моей шкуре:
– Вон там впереди справа от дороги засада… Сразу за кустами прячутся люди.
– Много? – спросил Фицрой небрежно и, явно красуясь, как бы нехотя потащил из ножен меч.
– Много, – подтвердил Понсоменер.
– Человек десять?
– Больше, – ответил Понсоменер. – Точно не скажу, не знаю…
Я вчувствовался, ветерок от нас, запахи не уловить, сказал настороженно:
– Останавливаемся! Ну?
Все настороженно смотрели в сторону кустов, никто не заметил, как в моих ладонях появились рукояти пистолетов. Сцепив челюсти, я открыл стрельбу по кустам, Фицрой дернулся от неожиданности и отпрыгнул в сторону.
Пошел треск, щелчки, на землю начали падать сучья, посыпались листья, одна за другой повалились толстые ветви, перерубленные пулями.
Фицрой и Понсоменер с мечами в руках встали рядом со мной, закрывая спинами Рундельштотта. За кустами раздались крики, стоны, наконец ветви распахнулись сразу в трех местах, в нашу сторону ринулись здоровенные лохматые люди в шкурах и с копьями в руках.
Но до нас еще два десятка шагов, неожиданного нападения не получилось, я хладнокровно всаживал пули, пока все отважные, что в передних рядах, не рухнули на дорогу.
Кто-то попытался попятиться, но и тех пули достали в спины. Я прекратил стрельбу, но пистолеты не опустил, вслушивался, пока Понсоменер не проговорил:
– Больше никого… Если кто и уцелел, то сбежал…
– Никто не сбежал, – уточнил Рундельштотт. – Это гуцары.
– И что? – спросил Фицрой.
– У них нет понятия бегства, – пояснил Рундельштотт. – Но есть понятие стыда. И потери чести.
Я проворчал:
– В шкурах, а тоже мне о чести…
– Шкуры, – сказал Рундельштотт знающе, – это их спесь. У них хватает одежды. А это так… чтобы выглядеть страшнее.
– Понятно, – обронил я. – Борьба за самобытность. Национальная одежда. Петухи на рубахах…
Мой конь медленно двигался по краю дороги, стараясь не наступать на еще теплые тела. Фицрой по-прежнему с мечом в руке двинулся следом, а Понсоменер убрал клинок и, словно ничего не произошло, дела житейские,
Вскоре кусты у дороги исчезли, а затем нехотя отступили и деревья. Открылась во всей грозной красе далекая темная стена из черного с серыми прожилками камня.
Я рассмотрел на поверхности полустертые временем странные знаки. Рундельштотт перехватил мой взгляд, покачал головой.
– Даже не смотри.
– Почему?
– В ответ будут смотреть на тебя, – предупредил он, – а это не для всех проходит бесследно.
Фицрой сказал с видом знатока:
– Старая магия! Я слыхал о такой. Никто не знает, как она работает.
Рундельштотт недовольно скривился.
– В магии даже сами маги обычно не понимают, как заклятие работает. Тем более, не знают посторонние. Все видят только результат. А что еще народу надо?
Я промолчал, все верно, тем магия и нехороша, что каждый маг, как гребаный йог, вынужден учиться заново. Нет ступенек развития, по которым развивается наука.
Темная поверхность камня тянулась недолго, перешла в стену уже дикую, неотесанную, привычную для глубокого ущелья, по дну которого идет дорога.
Понсоменер подождал нас, лицо бесстрастное, но я уже разбираюсь в оттенках, рука инстинктивно изготовилась хватать и сжимать рукоять пистолета.
– Наверху, – сказал он.
Я зыркнул на верх стены ущелья, ничего не видно, но там груды камней, за которыми и прятаться удобно, и камни оттуда сбрасывать легче легкого.
Рундельштотт указал пальцем на выступ в стене, Понсоменер вгляделся, кивнул, ответил что-то шепотом. Фицрой старательно прислушивался, но, судя по разочарованию на его лице, либо не расслышал, либо не понял услышанное, что еще обиднее.
Я остановил коня, слез и вытащил из мешка ящик со сложенной винтовкой.
– А-а, – сказал Фицрой, – понятно… Как в тот раз?
– Да все, как в тот раз, – ответил я, – женщины одинаковые, люди, поступки… Как только живем в таком мире?
Он наблюдал, как собираю винтовку, во взгляде готовность помочь, но и опасения глерда, дескать, нет ничего хуже, чем выказать неумение, потому наблюдал заинтересованно, а когда я передернул затвор, сказал торопливо:
– Можешь опереться о мою спину!
– Да ладно, – ответил я, – мой конь еще тот Фицрой, даже ухом не поведет, а ты весь вздрагиваешь. Интеллигент, наверное, тайный какой. Непротивленец…
– А тебе дам непротивленца. Я еще какой противленец!
Рундельштотт взглянул с одобрением на винтовку в моих руках.
– Догадался?
– Еще бы, – ответил я. – Вообще-то быстро учусь, мастер!.. Все знают, что это вы меня всему такому непристойному выучили. А я что, я не виноват, я просто зайчик, мягкий и пушистый. Сейчас вот смотрю со скорбью и печалью на тех нехороших людей… Вот в тот выступ надо?