Королевство Тени и Света
Шрифт:
Когда-то скудоумная изменническая принцесса Лета была могущественнее неё, но это начало меняться с тех пор, как была пропета Песнь, восстанавливавшая более древнюю магию Иксай, обращавшая вспять урон, который был нанесён пятьюстами адскими годами пыток в одиночестве холодной тёмной горы. Пыток, которые она не заслужила, и Северина с Азаром это знали.
В день, когда королева наконец-то освободила её, Иксай уже не осознавала, что такой момент может наступить, и она в смятении спотыкалась, ослеплённая натиском света, в котором ей давно отказывали. Она побрела обратно ко двору, безумно бормоча, пуская слюни, сделавшись наполовину
Но это продлилось недолго. Изоляция иссушила её силу так же быстро, как утренняя роса испаряется под солнцем пустыни.
Иксай так и не вернула силу. Полное восстановление от такого наказания невозможно. Вот почему королева так поступала. Она ослабляла тех, кто восставал против неё, но всё же оставляла их в Фейри в качестве вечного напоминания другим придворным.
Но как только древняя мелодия начала восстанавливать их, стирать изменения вплоть до самого начала, она также отменила потерю силы, перенесённую Иксай, и поскольку она была на сто семьдесят три тысячи лет старше Северины, теперь её магия стала сильнее — этот факт она скрывала даже от Азара. Который, к сожалению, был старше и неё, и Северины, и поэтому его присутствие было не очень выгодным.
Когда-то он выбрал Северину вместо неё, и Иксай никогда не простила их обоих. Хоть бессмертная, хоть обречённая умереть через пять-шесть веков, она проведёт остаток своей жизни, оттачивая постоянные муки Северины, доводя её до новых высот боли.
— Но не меня? — тихо спрашивает Азар позади неё.
Иксай резко разворачивается.
— Уходи прочь, дурак! Это не имеет никакого отношения к тебе. Ты видел, что она пыталась сделать со мной. Если бы я выпила её якобы «Эликсир Жизни», он выжег бы меня изнутри, навеки. Непрекращающаяся и неизбежная агония. Противоядия нет. И это не обратить вспять. Тот клочок травы в Роще будет пылать вечно, даже в её священном мире.
Она поворачивается к Северине с жестокой улыбкой.
— Я лишь возвращаю услугу, делая с ней то, что она пыталась сделать со мной, — принцесса Лета пригвождена к стене собственного безвкусно яркого бального зала с помощью бритвенно острых ледяных пик, вонзённых в её ступни, руки, живот и голову. Её некогда очаровательное лицо превратилось в месиво разорванной плоти и кости вокруг ледяного копья примерно 12 сантиметров в диаметре. Иксай старательно пронзила только её голову, чтобы рот продолжал кричать и кричать.
Затем она начала замораживать её по кусочку, по дюйму её обнажённой кровоточащей плоти, применяя самый безжалостный, самый глубокий, самый жгучий лёд, который она могла призвать. Поднимаясь вверх по её бёдрам, вонзая ледяные пики в её утробу, которой эта изменническая сука соблазнила Азара! Она могла вечно слушать музыку криков Северины. Подпевать божественной мелодии. Добавлять изобретательные лейтмотивы скулежа и мольбы к гортанным, разрывающим плоть крикам. Немного отступить, заставить Северину думать, будто боль может утихнуть.
Никогда.
Снова ударить по ней совершенно новыми способами.
— Когда-то ты писала мир совсем другими красками, — тихо говорит Азар. — Ты помнишь,
Как она могла забыть? Это тоже часть проблемы. Воспоминания. В сочетании с эмоциями. Неразрывно связанные со смертностью. Она знала, кем была когда-то, до того, как её изувечили те двое, которых она любила сильнее всего. Азар, её любовник, и Лето, её дражайшая подруга. Они с золотой принцессой были очарованы отличиями друг друга, их влекло к противоположностям.
Gh’luk-sya drea. Крошечный снежный бутон, возлюбленный цветок зимы.
Они называли её так, потому что она ходила по королевству, созидала его красоту своей растущей силой, покрывала ковром изящных бутонов, превращала небо из холодных грифельно-серых оттенков в поразительно голубые, когда солнце отражалось от слепящих сугробов снега. Она бродила по лесам, напевая себе под нос, морозя ветки деликатным кружевным инеем, покрывая тяжёлые сосновые стволы бриллиантовыми хрусталиками сосулек.
— Ты убил зимний цветок, Азар. Вы с Севериной сделали это вместе, — горько говорит она.
— Я знаю, — печально отвечает он. — И нет этому ни оправдания, ни прощения. Но Икс, обдумала ли ты, что может готовить нам будущее?
— Каждый возможный вариант воплощения. И во всех них я вечно пытаю эту суку.
— Королева никогда не даст нам Эликсир. Она не собирается использовать его на своём отце. Она позволит ему умереть, но не допустит, чтобы он стал таким, как мы, — он умолкает на мгновение, затем говорит: — Не могу сказать, что виню её. С ходом времени моя страсть к тебе угасла. Власть была единственным, что пробуждало во мне чувства. Я попробовал всё. Я больше не чувствовал ничего, если не считать самых сильных ощущений. Остались лишь игры. Нами двигала неуёмная, неутолимая жажда чего-то, хоть чего-нибудь. Но теперь я вспоминаю, какими мы были когда-то, и что я чувствовал к тебе.
Когда он погружается в очередное долгое молчание, ей хочется зажать руками уши, закричать, чтобы он перестал говорить. Она не хочет слышать больше ни слова.
И всё же ей кажется, будто она половину вечности ждала, когда услышит такие слова.
Он говорит:
— Я больше не хочу это терять.
Она разворачивается к нему, испытывая неверие и ужас:
— Ты добровольно останешься таким, какие мы сейчас?
— Нет. Если это возможно, я бы снова стал бессмертным. Но не таким пустым, какими мы были. Я никогда не любил её, Икс. К тому времени я не был на это способен. Она была всего лишь камнем на пути, на который мне хотелось бы никогда не ступать. И теперь я больше никогда на него не ступлю.
— Ты просишь меня простить тебя? — изумлённо спрашивает она.
— Я просто говорю, что если королева не даст нам Эликсир (а она этого не сделает), то нас осталось всего трое. Ты, я и Северина. Все наши подданные обезумели. На следующие пять-шесть веков друг у друга есть лишь мы. И вот как ты хочешь провести остаток своего времени?
Её глаза прищуриваются, и она впивается заострёнными ногтями в ладони, резко вдыхая. Во имя Д'Ану… он прав! Какая же жестокая судьба под конец оставила её одну с теми, кого она презирает сильнее всего?