Короли-чудотворцы. Очерк представлений о сверхъестественном характере королевской власти, распространённых преимущественно во Франции и в Англии
Шрифт:
Затем началась Великая Схизма, а вместе с нею — продолжительная смута не только в жизни церкви, но и в религиозной жизни в целом (конечно, кризис религиозной жизни объяснялся многими причинами, но Схизма занимала среди них не последнее место). Тут языки у всех развязались окончательно. В Англии знаток канонического права Линдвуд в своем «Письме к провинциалу», сочиненном в 1430 г., приводит распространенное мнение — которого сам, впрочем, не разделяет, — согласно которому «помазанный король — особа не вполне светская, но смешанная» [383] . А прославленный шампанский гуманист Никола де Кламанж обратил именно к английскому государю Генриху V слова, в которых старые, почти доисторические представления о короле-священнике выступают явственно и неприкрыто, без той двусмысленности, какой отличались рассуждения теоретиков, поминаемых Линдвудом, о некоем «смешанном» состоянии: «Господу было угодно, чтобы королевская власть была властью священнической, ибо королей, помазанных святым миром, по обряду христианской религии, должно, как и священников, почитать за святых» [384] .
383
Lib. III. Tit. 2. Ed. de 1525. London. In–40. P. 92 vo: «nonobstante quod rex unctus non sit mere persona laica, sed mixta secundum quosdam».
384
Opera omnia. In–40. Leyde, 1604. Ep. CXXXVII: «Ideo autem Regnum sacerdotale esse debere Dominus adstruit, quia propter sacram chrismatis uncdonem Reges in Christiana religione ad similitudinem Sacerdotum sancti esse debent…»
По правде говоря, хотя Никола де Кламанж обращался к английскому королю, рассуждал он как французский клирик; в словах его слышны отзвуки идей, распространенных во французских кругах. В самом деле, во Франции в эту пору подобные концепции имели широчайшее распространение и выражались совершенно открыто. Потребны примеры? Их более чем достаточно. В 1380 г. Парламент рассматривает тяжбу епископа Аррасского Пьера Мазюйе с его митрополитом, архиепископом Реймсским, и капитулом этого города; дело серьезное: только что назначенный епископ отказался принести обычную присягу своему архиепископу и вручить ему в дар епископскую мантию, как то предписывала — если верить тому, что утверждали в Реймсе, — многовековая традиция. Итак, дело напрямую связано с вопросами церковной дисциплины, поэтому архиепископ желает рассматривать его в своем собственном суде и отказывается признавать, что эта, сугубо духовная, сфера принадлежит юрисдикции Парламента; епископ, напротив, просит суд, представляющий короля, принять дело к рассмотрению; вот один из его аргументов: «Король, повелитель наш, принадлежит к сфере не только мирской, но и к божественной, ибо он inunctus (помазан) и раздает бенефиции по праву регалии» [385] . Следует особо отметить конец фразы. Право королей распоряжаться
385
Pithou P. Preuves des libertez de l'eglise gallicane. In–40. 1639. Т. II. P. 995.
386
Речь Фрамбержа, защищающего интересы г-на Пьера де Круазе, истца, против кардинала д'Этутвиля, ответчика, произнесенная 14 июля 1477 г.; Arch. Nat. X 1 А4818. Fol. 258 v° et suiv. Fol. 262: «Sed ponis ex institucione canonica subsequente, que non excludit regem sacradssimum uncdone sacra miraculose et celitus missa, qui tanquam persona sacrata capax estrerum spiritualium large accipiendo… Etjacoitce que par les droiz canons n veuille dire que interdicta est administratio spiritualium laicys, c'est a entendre de mere laicis, et non de personis sacratis et sublimibus qui ecclesie temporalitates btvlenmt in habundancia…» (Но из следующего канонического правила следует вывод, что устав не запрещает королю, помазаннику Божию, и служить мессу у престола Всевышнего, ибо король как лицо священное, изобильно прияв благодать, может главенствовать и в священнодействии… И хотя каноническое право гласит, что запрещено мирянам управление делами церковными, речь здесь идет о простых мирянах, а не о лицах посвященных и высоких, кои во множестве принимают на себя заботы об имуществе церковном. — лат. и старофр.). Далее на том же листе: «regi, qui est sacrata persona» (королю, коий есть лицо священное. — лат.). А на листе 262 v°: «ut dictum est, rex non est mere laicus» (как и было сказано, король не вполне мирянин. — лат.). Мое внимание к этому тексту привлекла книга: Delachenal P. Histoire des avocats au Parlement de Paris. 1885. P. 204.
387
Мемуар, адресованный Карлу VII, см. в: Vcdois N. Histoire de la Pragmatique Sanction. 1906. P. 216: «И, будучи главой и первым лицом церкви…»; речь о споре между королями Франции и Англии, цит. по: Godefroy. Ceremonial. P. 77: «Освященный король Франции есть лицо церковное…»; ремонстрация королю Карлу VII: Ibid, а также: Juvenel des Ursins. Histoire de Charles VI. Ed. Godefroy. Folio. 1653. Annotation. P. 628: «Что же до вас касается, верховный мой сеньор, вы не простой мирянин, но церковный прелат, первый в королевстве вашем после папы, правая рука церкви».
388
Bibl. Nat. ms. franc. 1029. Fol. 90 а; латинский перевод см. в: Opera. Ed. 1606. Folio. Pars IV. Col. 644; ср.: Bourret E. Essai historique et critique sur les sermons francais de Gerson. 1858. P. 56 etsuiv., p. 87, n. 1.
Некоторые из только что приведенных текстов широко известны. В частности, слова Жана Жувенеля дез Урсена цитировались всеми историками, стремившимися подчеркнуть сакральный характер французской монархии. Однако не все эти историки, пожалуй, обращали должное внимание на время, когда процитированные слова были сказаны. Отыскать нечто подобное в текстах, созданных двумя веками раньше, было бы крайне затруднительно; даже полемисты, состоявшие на службе у Филиппа Красивого, вели разговор в совсем ином тоне. В XIV–XV веках, после долгих лет молчания, французские клирики принялись отважно восхвалять священническую королевскую власть, вторя сторонникам Империи времен григорианской реформы; в чем тут было дело — в простом совпадении? — или в том, что Никола де Кламанж читал забытые памфлеты авторов вроде Ги Оснабрюкского или Йоркского Анонима? — а быть может, просто в том, что одна и та же идея, продолжавшая исподволь передаваться из поколения в поколение вместе с массой обрядов и обычаев, не могла забыться и была готова вновь прозвучать во весь голос, лишь только этого потребуют обстоятельства? В чем же заключались эти обстоятельства, способствовавшие в конце концов ее пробуждению? Я их уже называл: кризис церкви, а главное, папской власти, побудил умы, даже самые ортодоксальные и благочестивые, возвратиться к понятиям, давно осужденным. Разве не видим мы, как в ту же самую эпоху эта перемена отношения к королевской власти весьма красноречиво проявляется во Франции и как старинное злоупотребление, которое прежде предусмотрительно оставляли на заднем плане, превращается в открыто восхваляемую привилегию? Несмотря на реформу XI и XII веков, короли по-прежнему сохраняли за собою некоторые церковные должности, унаследованные от самых далеких предков, живших порою даже до основания династии: они, например, стояли во главе аббатств Сен-Мартен в Type или Сент-Эньян в Орлеане, однако если после мнимой победы реформаторов они остерегались хвастать подобными нарушениями самых основ монастырского устава, то теперь они вновь начали гордиться таким положением дел и видеть в нем одно из доказательств церковного характера своей власти, а следовательно, своего права в большей или меньшей степени подчинять себе духовенство своих стран [389] .
389
См.: Grassaille. Regalium Franciae iura omnia. Lib. II. P. 17; Pithou P. Preuves. P. 13; Hubert R. Antiquitez historiques de l'eglise royale de Saint Aignan d'Orleans. In–40. Orleans, 1661. P. 83 et suiv.; Vaucelle E. R. La coUegiale de Saint-Martin de Tours, des origines a l'avenement des Valois (Bullet. et Mem. Soc. Archeol. Tours, Mem. XLVI). P. 80–81. Если верить Воселю, Карл VII сослался перед Базельским собором на свое звание аббата монастыря Сен-Мартен (Р. 81, п. 2; без ссылки).
Всякий, кто в эти смутные времена отстаивает главенство пап, видит в королях исключительно мирян; напротив, всякий, кто требует, чтобы церковью правили прежде всего соборы, а разные страны получили своего рода церковную автономию, склоняется к большему или меньшему сближению королевского достоинства со священническим. Если Линдвуд отказывается признавать за королями «двойственный» — иначе говоря, наполовину священнический — характер, то поступает он так потому, что он опасается ослабить каким-либо образом папское могущество [390] . За пределами Франции и Англии теория, отвергнутая Линдвудом, наталкивается на резкое неприятие итальянского юриста Никколо Тедески по прозвищу Палермец; этот богослов, один из самых крупных знатоков канонического права в XV веке, считал королей «чистыми мирянами», которые «через коронование и помазание никакого церковного чина не получают»; мало кто удивится, если мы добавим, что — по крайней мере, в то время, когда он сочинял только что процитированное толкование, — Палермец принадлежал к числу решительных противников главенства соборов [391] . По правде говоря, этот вопрос может служить своего рода пробным камнем, позволяющим определить, к какой из двух противоборствующих католических партий принадлежит тот или иной тогдашний мыслитель.
390
Об идеях Линдвуда см.: Maitland F. IV. Roman Canon Law in the Church of England. London, 1898. P. Iff.
391
Panormitanus. Super tertio decretalium. Folio. Lyon, 1546; комментарий к: Tit. XXX. De decimis. C. XXI. Fol. 154 v°: «Quarto, nota quod laici etiam reges non possunt aliquid donare de iure ecclesiasdco nec possunt possidere jus spirituale. Ex quo infertur quod reges sunt puri laici: ita quod per coronationem et uncdonem nullum ordinem ecclesiasdcuin recipiunt» (в-четвертых, запомни, что миряне, пусть и короли, не могут ни изменить чего-либо в праве церковном, ни иметь власти в области права канонического. Из сего ясно, что короли суть чистые миряне и таким образом через коронование и помазание никакого церковного чина не получают. — лат.). О взглядах Палермца в этот период см. его толкование первой книги «Декреталий», VI, 4 (Ed. 1546. Fol. 119 v°). Здесь Палермец, рассуждая о тех, кто — по его мнению ошибочно — считают присягу, которой папа требует от митрополитов, незаконной, по той причине, что она не значится среди предписаний соборов, замечает: «romana ecclesia prestat autoritatem conciliis et per ejus autoritatem robur accipiunt, et in conciliis semper excipit eius autoritas» (церковь римская соборами стоит, крепость ее авторитетом собора утверждается и присно силу свою в соборах черпает. — лат.). Позже, на Базельском соборе, — вероятно, прежде всего по причинам политического порядка, — Палермец переменил позицию. См. о нем статью «Panormitanus» в «Realencyclopadie fur protestandsche Theologie»; там же имеется и библиография. Палермца часто цитируют и опровергают французские сторонники квазисвященнического характера королей, например Арнуль Рюзе.
Мы добрались до той эпохи, когда во Франции по-настоящему рождается то движение, которое называют галликанским: движение бесконечно разнообразное, как по источникам, среди которых благороднейшие порывы к искоренению серьезных злоупотреблений внутри церкви были теснейшим образом переплетены с самыми приземленными финансовыми интересами, так и по самой своей природе; в самом деле, галликанство предстает то как стремление к независимости — по крайней мере относительной, — французской церкви, то как попытка подчинить эту церковь королевской власти, освободившейся наконец от всех препятствий, которые чинило ей папство: двусмысленный дуализм, который часто удивляет, а иногда и шокирует нынешних авторов; быть может, он показался бы им менее удивительным, если бы они вспомнили, что среди идей и чувств, которые в ту эпоху возникли впервые или вновь всплыли на поверхность сознания, немалое место занимала старая концепция священнической королевской власти, без труда примирявшая между собою те принципы, которые сегодня кажутся столь противоположными друг другу? [392]
392
Эти архаические концепции, напротив, почти полностью отсутствуют в «Defensor Pacis» (Защитник мира — лат.) Жана де Жандена и Марсилия Падуанского, настроенных гораздо более рационалистическим образом.
§ 2. Проблема помазания
Откуда же появлялся у королей тот сакральный характер, который почти приравнивал их в глазах подданных к священникам? Забудем на время об отдаленных истоках монархической религии: средневековое сознание ничего не знало о тех старых представлениях, из которых оно вышло. Чувству, сила которого объяснялась, впрочем, исключительно его древними корнями, необходимо было приискать современный источник.
В процитированных выше текстах таких авторов, как Ги Оснабрюкский или Никола де Кламанж, в речах галликанских адвокатов постоянно повторяется одно и то же слово: помазание. Обряд этот давал всякому желающему искомое объяснение. Остережемся, однако, считать, что всегда и повсюду, во все эпохи и в любой среде этот обряд истолковывали одинаково. Колебания общественного мнения на сей счет представляют для нас особенную важность, так как они имеют непосредственное отношение к истории чудесных исцелений.
Как мы уже видели, помазание королей попеременно становилось решающим аргументом двух противоборствующих партий: монархисты утверждали, что благодаря помазанию на королях покоится божественная печать; защитники духовной власти — что, также благодаря помазанию, короли получают власть из рук священников. Двойственность эта ощущалась постоянно. В зависимости от того, к какому лагерю принадлежали писатели, они подчеркивали то одну, то другую сторону этого двуликого обряда. Возьмем авторов, вдохновленных теократической идеей: Хинкмара в IX веке, Ратерия Веронского в Х веке, Гуго Сен-Викторского и Иоанна Солсберийского в XII веке, Иннокентия III в начале XIII века, Эгидия Колонну во времена Филиппа Красивого и Бонифация VIII; из поколения в поколение они исправно передавали, словно школьные прописные истины, то, что можно назвать коронационным аргументом: «тот, над кем совершается помазание, ниже того, кто совершает
393
Rathier de Verone. Praeloquium. IV, 2 // Migne. P. L. T. 136. Col. 249; Hugue de Saint-Victor. De Sacramends. II. Pars II. Cap. 4 // P. L. T. 176. Col. 418; Jean de Salisbury. Policradcus. IV, 3. Ed. C. C. J. Webb. Oxford, 1909. I. P. 240–241; ответ Иннокентия III посланцам Филиппа Швабского в 1202 г.: Р. L. Т. 216. Col. 1012: «Minor est autem qui ingitur quam qui ingit et dignior est ungens quam unctus» (Тот, кого помазывают, ниже того, кто помазывает, а помазывающий достойнее помазанного — лат.); Egidio Colonna. De ecclesiasdca sive de summi pondficis potestate. C. IV // Ed. Oxilio-Boffito. Un trattato inedito di Egidio Colonna. Florence, 1908. P. 14. Разумеется, я привожу все эти имена только в качестве некоторых из возможных примеров; ср.: Jordan E. Nouv. Rev. hist. du droit. 1921. Р. 370. «Послание к евреям» (7, 7) цитируют Гуго СенВикторский, Иоанн Солсберийский, Э. Колонна.
Настало, однако, время, когда сторонники мирской власти осознали более четко, чем прежде, опасность, которой грозит королям тот факт, что они находятся в теснейшей зависимости от благословения, даваемого церковью. Тревоги эти выразились весьма живописным образом в любопытной исторической легенде, сложившейся в середине XIII века в кругу итальянцев, симпатизирующих Гогенштауфенам: легенда эта гласила, что коронование Фридриха Барбароссы императором было церемонией сугубо светской; в тот день, якобы, всем духовным особам вход в базилику Святого Петра был строго-настрого запрещен [394] . Куда более серьезно другое: теоретики этого лагеря стремились доказать, что с точки зрения государственного права коронация — не что иное, как простое признание свершившегося факта. Король, согласно этой теории, обязан своим саном исключительно наследственности или — если речь идет о Германии — избранию; он становится королем сразу после смерти своего предшественника или начиная с того момента, когда знатные выборщики назвали его имя; благочестивые церемонии, устраиваемые впоследствии, способны лишь украсить вступление на престол религиозным освящением — почтенным, торжественным, но вовсе не обязательным. По-видимому, впервые эта доктрина появилась именно в Империи, классическом отечестве борьбы двух властей. При Фридрихе Барбароссе Герхох Рейхерспергский — впрочем человек умеренных взглядов — писал: «Очевидно, что благословение, даваемое священниками, вовсе не создает ни королей, ни принцев; однако… лишь только оказываются они на престоле в результате выборов… священники их благословляют» [395] . Герхох рассматривает коронацию как в определенном смысле необходимую для укрепления королевского достоинства, однако не сомневается, что королем становятся помимо нее и до нее. Позже ту же тему подхватывают французские авторы. В царствование Филиппа Красивого ее весьма энергически развивает Жан Парижский. В том же духе высказываются автор «Сновидения садовника» и Жан Жерсон [396] . Очень рано прониклись подобными идеями и канцелярии. Не случайно, что — во Франции окончательно после 1270 г., а в Англии после 1272 г. — королевские нотариусы перестали вести отсчет годам царствования начиная с коронации и начали считать исходной точкой дату вступления на престол, за которую обычно принимали либо день смерти предыдущего государя, либо день его похорон. Возглас «Король умер, да здравствует король!» впервые, согласно имеющимся свидетельствам, прозвучал на похоронах Франциска I, однако еще 10 ноября 1423 г. герольды провозгласил Генриха VI Английского королем Франции на могиле, в которую только что опустили тело Карла VI; нет никаких сомнений, что с этого момента подобный порядок вещей сделался традиционным. Еще более древней, по всей видимости, была породившая его концепция, которая позже выразилась с предельной яркостью в только что приведенном знаменитом возгласе: в странах, где господствовал закон наследственности, смерть короля немедленно возводила на престол его законного наследника. С конца XIII века эта точка зрения была официально принята почти повсеместно [397] . Апологеты королевской власти охотно ссылались на помазание и его силу, когда им требовалось доказать, что особы государей священны, однако, отказав этому обряду в какой бы то ни было причастности к передаче верховной власти и, следовательно, в праве сообщать этой власти законный характер, они, как им казалось, лишили своих противников возможности извлекать из него пользу, оставив, впрочем, такую возможность за собой.
394
Легенда эта приведена в манифесте Манфреда к римлянам от 24 мая 1265 г.: Monum. Germ., Consdtudones. II. Р. 564. L. 39 sq.; текст этот нуждается в правке согласно указаниям, данным в изд.: Натре. Neues Archiv. 1911. P. 237. О возможном сочинителе этого манифеста — Пьетро ди Прецца — см.: Muller E. Peter von Prezza (Heidelberger Abh. zur mitderen und neueren Gesch. H. 37); см. также: Jordan E. // Rev. histor. du droit. 1922. P. 349.
395
De investigatione Andchrisd. I, 40. Ed. F. Scheibelberger. Linz, 1875. P. 85: «… apparet reges ac duces per sacerdotum benedicdonem non creari, sed ex divina ordinadone per humanam elecdonem et acclamadonem creads, ut praedictum est, sacerdotes Domini benedicunt, ut officium, ad quod divina rdinadone assumpd sunt, sacerdotali benedicdone prosequente congruendus exequantur». Ср.: De quarta vigilia nocds // Oesterreichische Vierteljahrsschrift fur katholische Theologie. 1871. Т. I. P. 593: «Sicut enim primus Adam primo de limo terrae legitur formatus et postea, Deo insufflante illi spiraculum vitae, animatus atque animandbus cuncds ad dominandum praelatus: sic imperator vel rex primo est a populo vel exercitu creandus tanquam de limo terrae, ac postea principibus vel omnibus vel melioribus in eius principatu coadunads per benedicdonem sacerdotalem quasi per spiraculum vitae animandus, vivficandus et sancdficandus est» (И как первый Адам, сначала слепленный из праха земного, был бездушен, и только когда Бог вдохнул в него дух жизни, сделался одушевленным и предназначенным властвовать над прочей тварью, так и император или король, поначалу поставленный, как из праха земного, народом или войском, после, объединивши всех владетельных и знатных людей под своим началом, через священническое благословение, как через дух жизни, становится одухотворен, жизнетворящ и освящен. — лат.). См.: Ribbeck W. Gerhoh von Reichersberg und seine Ideen uber das Verhaltniss zwischen Staat und Kirche // Forsch. z. deutschen Geschichte. 1884. В. XXIV. S. 3 folg. Из-за умеренной позиции, занятой Герхохом, и его колебаний один современный историк назвал его «путаником» (см.: Schmidlin. Archiv fur kadiolisches Kirchenrecht. 1904. В. XXIV. P. 45).
396
Johannes Parisiensis. De potestate regum et papali. C. XIX // Goldast. Monarchia. T. II. P. 133 (ср.: Schoh R. Die Publizisdk. P. 329); Somnium Viridarii. I. Cap. CLXVI–CLXXI, CLXXIV–CLXXIX (Goldast. Monarchia. T. I. P. 126–128, 129–136) — с прямыми заимствованиями из: Occam. Oct Quaesdones. V–VII (Goldast. T. II. P. 369–378); Gerson. De potestate ecclesiasdca etiaica. Qaest. II, cap. IX–XI. Ed. de 1606. Pars I. Col. 841 sq. (здесь имеется следующее определение коронации: «illud est solum solemnitads, et non potestads» сие есть лишь торжество, но не могущество).
397
См. о позиции французской монархии: Schrewr. Die rechdichen Grundgedanken. S. 91 folg., особенно: S. 99. О подсчете длительности царствования во Франции см.: Schrewr. Loc. cit. P. 95 (эта проблема, кажется, ускользнула от внимания Жири; меж тем она достойна более внимательного рассмотрения), в Англии: Wallis Е. W. English regnal years and ddes // Helps for students of history. In–12. London, 1921. P. 20; следует добавить, что обыкновение делить трон с наследным принцем, практиковавшееся весьма последовательно монархами из династии Капетингов, в течение длительного периода лишало силы обычай подсчитывать годы царствования начиная с коронации, ибо коронация сына совершалась, как правило, еще при жизни отца. О возгласе: «Король умер, да здравствует король!» см.: Delachenal R. Histoire de Charles V. 1916. T. III. P. 21; о церемонии, последовавшей после смерти Карла VI см.: Chronique d'Enguerran de Monstrelet. Ed. Douet d'Arc (Soc. de l'hist. de France). T. IV. P. 123; ср.: Petit-Dutailus. Rev. Historique. 1917. T. CXXV. P. 115, n. 1. Разумеется для императоров вопрос решался по-другому. До конца Средневековья — а точнее, до Максимилиана I (1508) — всех императоров короновали папы, однако немецкие теоретики уже задолго до этого провозгласили, что избранный по закону «король римлян» имеет право стоять во главе Империи, даже не имея императорского титула. См. следующее примечание, а также: Кеrn F. Die Reichsgewalt des deutschen Konigs nach dem Interregnum // Histor. Zeitschr. 1911. Т. CVI; Hugelmann K. G. Die Wirkungen der Kaiserweiche nach dem Sachsenspiegel // Kanonisdsche Streifzugen durch den Sachsenspiegel; Zeitschr. der Sav.-Stiftung, Kanon. Abt. 1919. Т. IX, а также заметку У. Штуца (Stutz U.), следующую за этой статьей.
По правде говоря, народное сознание в эти тонкости не входило. Когда в 1310 г. Генрих Люксембургский пожаловался Клименту V на то, что «простецы» слишком легко, пренебрегши юридической истиной, поверили в то, что «не следует повиноваться» королю римлян прежде, чем его «коронуют императором», он, вероятно, прежде всего желал любой ценой убедить папу короновать его, Генриха, как можно раньше; однако аргументы его свидетельствовали также о неплохом знакомстве с психологией «простецов» [398] . Во всех странах народ неохотно соглашался считать короля истинным королем, а выборного короля римлян — истинным главой Империи прежде, чем совершится церемония, которая в частном письме трех французских дворян, современников Жанны д'Арк, названа «прекрасной мистерией» коронации [399] . Во Франции — где, как мы скоро увидим на множестве примеров, помазанию королей приписывали чудесное происхождение — эта идея пустила особенно глубокие корни. Я уже приводил выше выразительные строки из романа «Карл Лысый». Вот не менее поучительный анекдот, ходивший по Парижу в 1314 г. или около того и сохраненный для нас хронистом Жаном Сен-Викторским: рассказывали, что Ангерран де Мариньи, заключенный в темницу вскоре после смерти Филиппа Красивого по приказу юного короля Людовика X, вызвал своего демона; злой дух явился и сказал: «Давно говорил я тебе, что в день, когда останется церковь без папы, французское королевство без короля и королевы, Империя без императора, придет конец твоей жизни. Знай же, что ныне предсказанное исполнилось. Ибо тот, коего почитаешь ты за короля Франции, до сих пор не был ни помазан, ни коронован, прежде же сего не должно никому звать его королем» [400] . Нет никакого сомнения, что парижская буржуазия, верным выразителем мнений которой выступал обычно Жан Сен-Викторский, разделяла точку зрения лукавого, во всяком случае последнее его утверждение. В следующем столетии Эней Пикколомини писал: «Французы верят, что тот не истинный король, кто не был помазан этим елеем» — то есть святым миром, хранящимся в Реймсе [401] . Некоторые примеры особенно ясно свидетельствуют, что по этому поводу широкая публика расходилась во мнении с официальными теоретиками. При Карле V автор «Больших хроник», сочинения, впрямую инспирированного двором, начинает именовать принца королем сразу после похорон Иоанна Доброго, его предшественника; однако Фруассар, выражающий мнение толпы, награждает принца королевским титулом лишь после церемонии в Реймсе. Меньше чем столетие спустя Карл VII получает королевский титул через девять дней после смерти своего отца; однако Жанна д'Арк предпочитает до тех пор, пока он не будет коронован, именовать его дофином [402] .
398
Propositiones Henrici regis // Monum. Germ., Constitutiones. T. V. P. 411. С. 4: «Quia quanquam homines intelligentes sciant, quod exquo dictus rex legitime electus et per dictum papam approbatus habere debeat administrationem in imperio, acsi esset coronatus, tamen quidam querentes nocere et zizaniam seminare, suggerunt simplicicibus, quod non est ei obediendum, donee fuerit coronatus». Ср.: Jordan E. Rev. Histor. du droit. 1922. P. 376.
399
Письмо трех дворян из Анжу (17 июля 1429 г.) // Qwcherat. Proces deJeanne d'Arc. T. V. P. 128; ср.: Р. 129.
400
Hist. de France. T. XXI. P. 661: «Tibi dixeram diu ante quod quand Ecclesia papa careret, et regnum Franciae rege et regina, et Imperium imperatore, quod tune esset dbi vitae terminus constitutus. Et haec vides adimpleta. Ille enim quern tu regem Franciae reputas non est unctus adhuc nec coronatus et ante hoc non debet rex nominari». Ср.: Рere G. Le sacre et Ie couronnement des rois de France. P. 100.
401
Quicherat. Proces deJeanne d'Arc. T. IV. P. 513: «negantque [Galli] verum esse regem qui hoc oleo non sit delibutus».
402
О «Великих хрониках» и Фруассаре см.: Delachenal R. Histoire de Charles V. Т. III. P. 22, 25. О принятии королевского титула Карлом VII см.: Beawowt. Histoire de Charles VII. 1882. Т. II. Р. 55, п. 2. В Англии в конце XII века так называемая хроника Бенедикта из Питерборо (Ed. Stubbs. Rolls Series. Т. II. P. 71–82) с величайшим педантизмом именует Ричарда Львиное сердце после смерти его отца графом (Пуатье), после венчания его герцогской короной в Руане — герцогом (Нормандским), и лишь после венчания королевской короной удостаивает Ричарда титула короля.