Короли и Звездочеты
Шрифт:
Во дворе большого белого дома, принадлежавшего семейству Курезадовых, обнаружился ярко-желтый автобус, вокруг которого суетились полтора десятка юношей и девушек - как обычно, в джинсах, с рюкзаками, свернутыми палатками, гитарами и бережно упакованным в мешковины тупым оружием.
– Что здесь происходит?
– сердито и внушительно рыкнул Волков.
Моментально подскочил заискивающе улыбающийся Курезадов. Какая радость, сам Константин Сергеевич пожаловали! Не угодно ли отдохнуть с дороги? не угодно
– Давай, - согласился Октавио, прежде, чем Волков успел рот открыть. Начальник охраны собрался испепелить наглеца взглядом, но тот уже завязал легкую непринужденную беседу с женой Курезадова, выбежавшей кланяться. Октавио расцеловал женщину в щеки, так же, с чувством, приложился к знаменитой, вспоминаемой при каждом удобном случае маме Курезадова - старушке в черных одеждах, выбежавшей ругаться, что ее невестку целует без спроса незнакомый мужчина. Курезадов опешил и целую минуту стоял, открыв рот, не в силах вымолвить ни слова, и отмер только тогда, когда в дверях появилась его старшая дочь - «нежный пэрсик», по выражению любящего отца.
«Нежный пэрсик» - красивая девятнадцатилетняя девица, чернобровая, статная, с живыми блестящими глазами, - смерила Октавио взглядом хищницы и решительно шагнула навстречу. Мать и бабка вцепились в подол ее платья, пытаясь удержать романтический порыв легкомысленной юности, сам Курезадов зашарил по одежде в поисках чего-то - то ли мобильного телефона, то ли обильного бумажника, то ли дедовского кинжала.
К счастью, обошлось без жертв - Октавио отвесил глубокий поклон и чинно поцеловал красотке руку, чем вызвал вздохи зависти у группы студентов, благодарный взгляд со стороны бабки Курезадовой и вздох разочарования от самого «пэрсика».
– А может, шашлычок?
– автоматически повторил предложение торгаш.
– Сказал же - давай, - повторил Октавио и отправился знакомиться с молодежью.
Волков едва не пристрелил «Октавина» на месте.
Под разнос попали Прытковецкий и Курезадов. Первому Волков велел превратиться в тень «сержанта Октавина», следовать за ним всюду и ни на миг не упускать из виду, а второго, проводив за угол, схватил за грудки, поднял в воздух и спросил бешеным шепотом: что, падла, тебе жить надоело? Тебе ж сказали, чтоб завязывал со своим туристическим бизнесом! Чего, твою досаду, не понятно?
– Так мне Анна Никаноровна по велению Мазая Арутюновича сами сказали, что все уже кончилось, - пролепетал перепуганный бизнесмен.
– Утром, когда мы по телефону разговаривали… Я и решил, что уже опять можно…
– Ты, баран усатый, еще скажи, что думать умеешь, - рыкнул Волков.
– Убирай их всех отсюда к ядреным матренам! Если до ночи они не уберутся, я из тебя самого шашлык сделаю!
– Мамой клянусь - не могу!
– запричитал Курезадов.
Из судорожных клятв выяснилось, что автомобильные рейсы нынче в цене, урожай клубники доставляются в город
– Завтра же утром, - грозно потребовал Волков у Курезадова.
– Погрузишь всех в автобус, и пусть уматывают обратно в город.
– Слушаюсь, - козырнул левой рукой Курезадов.
– А… а деньги?
– Деньги оставь себе, - раздраженно отмахнулся Волков, прикидывая свои дальнейшие действия.
– А может, коньячок?
– оживился Курезадов.
– У меня есть нечто замечательное - для себя берег, мамой клянусь, но, ради встречи с вами, дорогой Константин Сергеевич…
– Иди ты…
Спустившись с сеновала, Волков застал картину, способную вселить мир и спокойствие в девяносто девять процентов страждущих душ. Туристы под чутким руководством Прытковецкого складывали костер, а в стороне, у небольшого загона, двое работников Курезадова, плюс «сержант Октавин», выбирали из десятка барашков самого вкусного. Девушки - усиленные тремя поколениями женщин семьи Курезадовых - сновали между домом и импровизированным лагерем, организовывая сервировку и закуску.
На этом празднике жизни хмурый, мрачный, подмигивающий нервным тиком Волков выглядел инородным телом.
Впрочем, выбор был невелик - пристрелить всех оболтусов и идиотов, мешающихся под ногами, сейчас, или дождаться ночи и сделать задуманное с меньшим треском и при минимальном количестве свидетелей…
В сердцах плюнув, Волков выбрал второе.
Барашек отблеял свое, Курезадов, на радостях, что новый сотрудник охраны Объекта демонстративно игнорирует его дочь, пожертвовал бутылку коньяка и целую баклагу вина; костер играл золотистыми языками, шашлычок шипел на угольях… Один из туристов настроил гитару и торжественно объявил:
– «Серенада Солнечной Равнины», исполняется в пятьсот пятый раз.
Девчонки засмеялись и поддержали «менестреля» бойкими звонкими голосами.
– А вы, наверное, воевали?
– не оставляла «нежный пэрсик» попыток завязать знакомство с «сержантом Октавиным».
Прытковецкий, не отходивший от объекта своей слежки, больше, чем на десять шагов, смотрел на красавицу и завистливо вздыхал.
– Было дело, - признал Октавио.