Короли и Звездочеты

Туулли Лана Борисовна

–  а… Алё, - на всякий случай повторил Громдевур.

–  Алло, вы слышите меня?

–  Слышу. Алё, - подтвердил Октавио.

–  Вы поняли, что я сказал?

–  Понял. Алё, - Октавио понравилась игра с неизвестным артефактом.

–  Тогда - до встречи завтра. Не могу долго говорить, я должен идти, - сказал Сашка, и брусочек передал несколько пронзительных неприятных звуков.

–  Эу, - насторожился Октавио.
– Алё, алё!… Да чтоб тебя…

–

 Всё в порядке, - выхватил Курезадов свое драгоценное имущество.
– Он просто… пошел совершать другое колдовство.

–  Да уж… занятый человек мэтр Сашка, - понимающе протянул Громдевур.
– А не лентяй, как остальная магическая или алхимическая братия. Уважаю.

И приступил к слушанию очередной поэмы. Ее читал кто-то, прячущийся на чердаке флигеля бабки Курезадовой: читал вдохновенно, подвывая и шипя от сдерживаемых эмоций:

Меняу повесили на дубе,

В меня прицелились огрызком,

В меняу стреуляли на доусуге -

Принцефсфса, этоу быуло низко.

В коутомку с тяжкою поудковой

Меняу сгруузили ненароуком,

В пруд броусили, скаузали: «С богом!»

Принцефсфса, мне здеусь одиноуко…

Моёу сердечко слабо стоунет

в любви к вам искренней, без фаульши.

Меняу прибьёте вы, быть может,

Принцефсфса, за какой-то шаурфик…

Да, я украул, не праув был, извиняуюсь;

Принцефсфса, небоум заклинаю: сжауультесь…

Ну, что ж, - подумал Саша, крутя в руках сломанную телефонную панельку, - неизвестно, чем закончится эта история, но один положительный итог уже очевиден: мне больше не придется морочить себе голову выбором дешёвого оператора связи.

В операционную Глюнова не пустили - сразу же по приезде санитары переложили Серегу на каталку; пациента уже дожидался предупрежденный Лукиным хирург. Второй (после Волидарова) помощник Евгения Аристарховича появлялся в оздоровительном Центре по графику - его семья жила в городе, где он и консультировал, лечил, наблюдал, а в клинику он наведывался на шесть дней каждые две недели.

Пока ехали, Лукин, рассматривая ранение в Серегин живот, неделикатно, с присущим докторам отстраненным цинизмом сказал: «Кажется, вашему другу везёт. Если не истечет кровью, может быть, удастся вытащить».

Зачем вы врете, Евгений Аристархович, - хотел спросить Сашка, но вместо этого вцепился в руль и подпрыгивал с автомобилем и спрятавшимся под сиденьями Черепунчиком на колдобинах. Я же вижу… Что может быть задето?
– припоминал экзамен по анатомии человека Глюнов, - аппендикс, кишечник, нижние отделы печени, почки? На боку у Сереги расползалось опасное багровое

пятно, на губах выступила красная пена; при этом он весь как-то сжался, ссохся, и - что для Глюнова было самым непонятным, - почернел. Резко потемнели его волосы, сейчас действительно напоминающие парик какого-нибудь египтянина - неопрятного, склонного к длительным запоям и норовящего использовать головной убор в качестве средства для разведения блох; потемнело его лицо, став непривычно смуглым, жестким, суровым. На внезапно похудевшем лице яркими янтарями горели карие глаза, горели лихорадочным, больным блеском, и что-то в выражении их подсказывало Сашке - Серега Барабанов действительно не жилец. Пусть даже ему и повезло с медицинским обслуживанием.

Через верхнюю - стеклянную - часть дверей было видно всё, что происходит в операционной палате. Второй из санитаров пытался увести Сашу прочь - не то, чтобы вежливо, но и не нахально, будто понимая, какие чувства ведут борьбу в душе молодого человека. Хотя - к чему лгать? Саша сам не понимал, что он чувствует. Слишком быстро, слишком стремительно всё произошло. Буквально только что, какие-то пятьдесят минут назад Серега путешествует по коридорам Объекта с черной сфинкс в качестве домашнего питомца; и тут будто кто-то взмахнул волшебной палочкой. Всё меняется, и Серега играет в какие-то непонятные игры, буквально завлекая «волчат» в сфинксову ловушку; еще пригоршня времени, - и он истекает кровью… Крибле-крабле-бумс, раз-два-три. Что будет на счет «четыре»? Да полно, будет ли? Леночка ставит второй пакет с багряным содержимым на штатив у операционного стола; у хирурга зеленый костюм весь окрасился красными разводами; Лукин, успевший переодеться, манипулирует блестящими инструментами, что-то зажимает, режет и время от времени бросает на нервно вышагивающего за дверью Глюнова предостерегающие взгляды.

Верно, надо бы отойти, перестать смущать врачей своим присутствием. Тем более, что к дверям операционной подошел Лот - очень кислый, угрюмый, выглядящий невероятно старым в больничной помятой одежке. Надо бы поприветствовать приятеля, чудом избежавшего встречи со смертью, - но это означает бросить на произвол судьбы другого товарища, того, чьи приколы и шутки скрашивали Саше последний год, того, кого буквально несколько дней назад спасал от глупейшего, истерически-показушного суицида, того, кого сам, своими руками поднимал на заднее сидение автомобиля, того, чей перепачканный кровью халат еще продолжаешь сжимать в кулаке…

Посмотри на меня, - шепчет смерть. Ведь прежние наши встречи были мимолетны - разве успеешь за краткий миг хорошенько узнать друг друга? А теперь - вот я, во всем великолепии. Ты пытался понять, что я такое? Я боль, отчаяние и одиночество. Холодные руки в резиновых перчатках, которые копаются у тебя внутри, холодные стальные лезвия, рассекающие ткани, холод, медленно пробирающийся в обескровленные сосуды и мышцы… Кто сказал, что я прекрасна? наверное, такой же глупец, кто придумал, что я - уродлива и безобразна. Спорьте, глупые люди, спорьте, ломайте копья, сворачивайте себе шеи, пронзайте друг друга насквозь - я всё равно появлюсь, и вы узнаете меня в любом обличье…

«Не выкарабкается,» - сказал Лот еле слышно, по-своему, явно не думая, что Саша поймет язык, на котором произнесена фраза. «На рассвете мы с Октавио, дядей Васей и Ноздряниным договорились отправиться на поиски бестии,» - ответил Саша, неотрывно следя за прибором, по экрану которого бегала зеленая линия, отмеряющая Серегино сердцебиение. «Я пойду с вами,» - излишне быстро ответил Лотринаэн. Сашка будто не слышал, резко сглотнул, продолжил: «Евгений Аристархович обещал помощь, думаю, что на этот раз всё будет сделано так, как надо».