Короли и Звездочеты

Туулли Лана Борисовна

Так сложились обстоятельства, что практически одновременно с Лотринаэном генерал Октавио Громдевур тоже осваивал достижения цивилизации другого мира и занимался стихосложением. И если относительно первого - телефонизации всея Вселенной, - можно только развести руками и перечислить выгоды, которые несет прогресс, то относительно второго - всеобщего виршеплетства - неплохо бы поспрашивать Алексея Павловича Журчакова. Неизвестно, над какими вирусами он экспериментировал, страдая с декабря месяца пылкой влюбленностью…

Собственного таланта стихотворчества Октавио, как уже упоминалось, не имел. Зато по

поместью торгаша Курезадова бродило штук тридцать юношей и дев в возрасте от шестнадцати до двадцати лет - самого что ни на есть поэтического периода жизни. Парни с собой зачем-то таскали дрянные луки и жестяные, легкие, как столовая ложка, мечи - вчера Громдевур решил тряхнуть стариной, потренировать новобранцев, и понял, что именно такого оружия все эти бледные немочи и заслуживают. Настоящий меч или копье у них и силенок не хватит поднять, и вообще… опасное это дело - доверять оружие непрофессионалу.

Исходя из соображений целесообразности и практичности, Громдевур велел временно прекратить издеваться над мишенями (честное слово, в Королевском Дворце горничные более метко подушки кидают!) и объявил поэтический турнир. Условия: сочинить классический сонет, чтоб обязательно упоминались слова «дуб», «подкова» и какое-нибудь оружие, чтоб последняя строка строфы начиналась с обращения к принцессе, и чтоб обязательно было про любовь.

Источник вдохновения таился исключительно в математических расчетах: отбывая в Восточный Шумерет, Громдевур обещал принцессе Ангелике, что вернется через тринадцать дней. Нынче, если он не сбился со счета, подходил к концу одиннадцатый день «путешествия». Надежд на то, что в оставшиеся два дня Лотринаэн, опрометчиво подставившийся под собственный файербол, выздоровеет, Октавио не питал, лояльность и точность телепортации второго мага, мэтра Сашки, нуждались в упражнении - а значит, надо было готовить Ангелике какой-нибудь приятный сюрпризец, чтоб не обижалась, не ворчала, что он так задержался.

К вечеру поэтическое состязание было в самом разгаре. Девчонки уселись вокруг большого, ярко пылающего костра и очарованно внимали виршам самозваных менестрелей. Октавио вовсю использовал благоприятное стечение обстоятельств и насколько мог быстро записывал чужие перлы, высунув кончик языка от усердия. Генерал справедливо полагал, что обвинение в иномирском плагиате в его случае совершенно не доказуемо.

Вороне удалось поймать подкову,

и вот, взлетев, как вихрь, на дуб,

с тяжелым полновесным ломом

она в засаде ждет лису.

Принцесса! Лишь взмахни хвостом

Пушистым, тявкни только мне, -

И я тебе тотчас спою,

хошь - песенку, а хочешь - две.

Октавио записал корявыми крупными рунами конспект сонета и приготовился аплодировать.

–  Фууу!
– закричали зрители.
– Принцесса должна быть в каждой четвертой строчке! С размером лажаешь!

Громдевур

тут же нахмурился и оглушительно засвистел. Его поддержали; нашлись и те, кто, наоборот, выразил сочувствие автору и восторг прочитанным стихам. В центр площадки уже выталкивали другого соискателя:

Цвели сады вишневые и прочие,

цвели дубы, коль так им напророчили,

И, возглавляя добрых пушек рать,

Принцесса Катя шла повоевать…

Баллада о принцессе Кате, которая, помимо того, что была сведуща в управлении бомбардами, могла одной левой ковать коня, другой правой разбираясь с подожженными избами, Громдевуру понравилась. Правда, заказан был сонет…

Моя стихия - ты, прекрасный образ;

мое дыханье - ты, владычица лесная,

С твоей вершины я, как жёлудь, опадаю,

Принцесса, у твоих корней судьба мне ползать…

–  Это что, - не понял с первого раза Громдевур.
– Как жёлудь упал, ползаешь у дубовых корней… так ты, выходит, кабанчик?

Зрители грохнули со смеху, а поэт оскорбился.

Октавио развлекался от души. В какой-то момент - как раз начали озвучивать что-то стоящее, про подкову на счастье, подаренную в дубовой рощице и меч, преградивший дорогу к сердцу принцессы, - генерала потянул за рукав Курезадов.

–  Чего тебе?

–  Простите, но вас к телефону, - и купец протянул Октавио маленький серебристый брусочек.

–  И чего?
– недовольно протянул Октавио. Курезадов, уже успевший изучить весьма специфическую личность, определившуюся к нему на постой, судорожно объяснил, что брусочек надо приложить к уху и сказать в него «Алё».

–  Ну, «алё», - осторожно последовал совету Громдевур.

–  Господин Октавин?

–  А, мэтр Сашка!
– обрадовался Громдевур.
– Это мэтр Сашка, - объяснил он Курезадову и ближайшим слушателям.
– Великий маг! Ему в таком вот брусочке спрятаться, или зеленую колесницу заклясть, которая может быстрее лошади бежать, или через горные вершины перелететь - раз плюнуть!

Ближайшая «вампиресса» в длинном балахоне, в разрезе которого мелькали серебристые леггинсы, муаровый топик и пирсинг в пупке в виде жизнерадостного скелета, обменялась выразительным взглядом с закутанным в потрепанный, неоднократно залатанный халат «гремлином» с дредами, серой татуировкой на лице и шестью сережками-бусинками в левом ухе. Тот в ответ покрутил пальцем у виска, махнул на Октавио рукой и увел девушку слушать стихи на другой край площадки.

–  Господин Октавин, очень хорошо, что вы на месте. Пожалуйста, никуда не уходите. К вам сейчас должны приехать… двое, - с запинкой добавил Сашка.
– Они вам объяснят, что случилось.