Короли старшей школы

Брэнди Меган

– Либо Коллинз умрет, либо Феликс заставит Равину поверить, что он так же безумен, как и тот человек, который погубил ее. В течение пары недель мы наблюдали, как он ломается, но дело было сделано. – Слезы льются по ее щекам. – Моему сыну позволили жить, ненависть Равины вернулась, а душа Феликса… исчезла.

Она недолго молчит, потом продолжает:

– Донли знал, что делает. Что Феликс будет делать дальше. Феликс не прожил и двадцать четыре часа после этого. Я сама его нашла. Похоронила его здесь. – Она делает глубокий вдох. – Память о нем была стерта в следующую ночь, его сыну запретили даже

произносить имя собственного отца.

Дым наполняет воздух, просачиваясь мне в легкие, но мои ноги не двигаются.

– Он был готов покинуть нас, покинуть это место и быть с ней, быть с тобой.

– Не понимаю. – Я качаю головой.

Она смотрит на меня. Мое замешательство, должно быть, отражается на моем лице, когда она наклоняет голову.

– Разве ты не знаешь?

– Не знаю что?

– Человек, который пришел к твоей матери, тот, кто позволил тебе увидеть ее с другой стороны, с той, которую, возможно, ты могла бы полюбить. Это был он.

Мои брови задумчиво приподнимаются, мой взгляд опускается на траву у меня под ногами.

Я вспоминаю историю, которую рассказала Мэддоку.

– Я ненавижу свою мать.

Мэддок ничего не говорит, и я смотрю на него.

– Но в этом нет ничего удивительного, правда?

Он хмурится.

– Она всегда была дрянью, всю жизнь, сколько я себя помню. Но был короткий промежуток времени, когда все было не так хреново, как обычно. Хочешь знать почему? – Я криво усмехаюсь. – Один из ее клиентов втюрился в нее. Он знал, чем она зарабатывает на жизнь, и ей не нужно было врать о том, кто она и что. Он принял ее, испорченную и пользованную. Меня тоже. Он даже заявлял, что у него есть свои дети, но я никогда не встречалась с ними.

Я смотрю в небо.

– С ним мать стала лучше, она не бросила принимать наркотики, но хотя бы стала похожа на человека, а не на игрушку, в которой садятся батарейки. И она по-прежнему занималась проституцией, но он, похоже, не возражал. Впервые в жизни у меня был ужин. Каждый вечер, когда на трейлерах начинали вспыхивать светильники с датчиками – в нашем районе не было уличного освещения, – я бежала домой. Радовалась идиотской еде – обычным макаронам с сыром и хот-догам или рису с соусом. Знаю, глупо, но в то время мать впервые в жизни заботилась о том, чтобы я не осталась голодной. Я уже была в том возрасте, когда могла сама сделать себе хлопья, так что мне казалось, что это круто. Длилось все это где-то год.

– Что произошло?

– Я все испортила.

– Как?

Сделав глубокий вдох, я смотрю на Мэддока.

– Своим половым созреванием.

Его лицо на секунду застывает, и в его глазах мелькает гнев.

– Рэйвен.

– Он стал

все больше обращать внимание на меня и «пренебрегать ею», как она говорила. Мать избила меня, приказала не показываться ему на глаза, если я не могу держать язык за зубами. – Я помню, как сильно она тогда разозлилась. – Что было довольно сложно, учитывая, что моей «комнатой» было небольшое пространство между столом и диваном, который, в свою очередь, служил мне кроватью.

Черт возьми.

– Он заставил ее думать, что его влечет ко мне, ребенку, нарочно, чтобы все испортить между ними?

Она кивает.

– Он не мог просто уйти, она бы поняла, что что-то не так, и, возможно, вернулась бы. Донли не мог так рисковать.

Мы обе резко поворачиваем головы в сторону, когда раздается громкий треск. Пламя поднимается по краям домика у бассейна, охватывая его за считаные секунды.

Я оглядываюсь на Эстеллу.

– Что ты имеешь в виду, говоря, что он заставил ее думать, что он такой же безумный, как и человек, который ее погубил? И ты сказала, что он видел меня. Если это правда, то почему он тогда не привел меня сюда? Он мог бы предотвратить все это.

– Женщина мне ни к чему. – Ее глаза скользят по траве. – Вот что Донли сказал молодой горничной, когда уволил ее в день, когда пришло ее УЗИ.

– Я… – Мои руки взлетают к волосам, пытаясь разобраться в этом, когда огонь проносится через двор по идеальной линии, поражая правый конец дома.

– Рэйвен! – Мой взгляд устремляется к раздвижной двери. – Мы должны идти, сейчас же!

Я киваю, затем тянусь к Эстелле, но она отмахивается от меня.

– Давай, мы должны убираться отсюда.

– Иди.

– Я сожгу это гребаное место до основания.

Она грустно улыбается тюльпанам, протягивает руку, чтобы провести пальцами по мягким лепесткам.

Она опускается перед ними на колени.

– Я умерла в этом доме давным-давно, – шепчет она. – Это правильно, что мое тело останется вместе с его.

– Эстелла…

– Рэйвен, сейчас же! – Джио снова кричит, и внезапно у него за спиной возникает Бас.

Я пристально смотрю на Эстеллу, опускаясь рядом с ней.

– Ты оставишь его одного, – хриплю я.

Она протягивает руку и кладет свои мозолистые руки мне на лицо.

– Тот факт, что ты заботишься о том, чтобы сказать эти слова, после всего, что он с тобой сделал, говорит мне, что с ним все будет в порядке, – выдыхает она, ее сердце разрывается, должно быть, в десятый раз, прямо передо мной. – Он хороший мальчик, он бы тебе понравился.

Я стискиваю челюсти, впервые признавая:

– Я не ненавижу его, лишь то, что он сделал.

Ее слезы катятся через улыбку.

– Я знаю. Я понимаю тебя.

Слезы наполняют мои глаза.

– Я должна идти.

– Иди.

Бас хватает меня за руку, но я твердо стою.

– Прости, – говорю я. – Мне жаль, что Феликс недостаточно любил тебя.

– Мне не жаль.

– Бишоп, дьявол, сейчас же! – Алек и Джио оба бросаются к нам.

– Все происходит по какой-то причине, и я думаю, что причиной была ты. Ты нужна этому городу. Я была просто жертвой войны, которая должна была произойти.

– Я могу защитить тебя.

– Иди, Рэйвен.