Короли в изгнании
Шрифт:
Когда расстояние до замыкающей группу самки сократилось метров до двадцати, на одну короткую решительную секунду Лика резко ускорилась – так, что морозный воздух, сдобренный тяжелым звериным запахом, с силой ударил ее в лицо – и еще больше сократив дистанцию, прыгнула вперед. Она взлетела над снегом невысоко, всего метра на два, не больше, и, как выпущенная из лука стрела, полетела вдогон псам, медленно, по чуть-чуть – так ей казалось – сокращая и без того мизерное расстояние, отделявшее ее от ватаги. Перевернувшись на лету, она ударила суку ногами в спину, почувствовав, как ломается под ее ступнями позвоночник животного, оттолкнулась, и пролетев еще метров восемь, настигла вожака. Лика упала ему на спину, одновременно захватывая
«Достаточно, – сказала себе Лика, останавливаясь и провожая взглядом удиравших без оглядки щенков и единственную оставшуюся в живых взрослую самку. – Не пропадут, а мне уже хватит».
Она посмотрела на лежащих на снегу зверей. У них был удивительно красивый мех цвета старого потемневшего серебра. Собственно, из-за этого меха она и напала на «бедных животин». Трех больших шкур должно было вполне хватить на ковер, который она решила подарить Максу на день рождения. Скорняки-той'йтши обработают мех, скроят и сошьют полотнище ковра, а ювелир Шен Hoop отделает края плетенным из серебряных и золотых нитей шнуром, но – главное! – в центре ковра из меха черно-бурых лис – на них она тоже охотилась сама – будет выложен иероглиф Ё.
Лика улыбнулась, представив лицо Макса, когда он увидит ее подарок. Конечно, немного отдает мещанством, но не полный моветон. И потом, кто бы что ни говорил – «Пусть только попробуют!» – но ей самой идея нравилась, и отступаться от задуманного она не привыкла.
«Заодно и проветрилась», – снова, с чувством полного довольства, улыбнулась она и «свистнула» флаер. Машину (борт 01 – личный флаер королевы Нор), высадившись на рассвете километрах в сорока отсюда, она отослала в горы Северной Гряды, так что ждать пришлось минут восемь, не меньше. Во всяком случае, она успела не только сделать несколько глотков чудного местного виски – «Ну да, да! Солодовой водки, конечно!» – но и выкурить непременную пахитоску, пока флаер разыскивал ее на равнине Каэр. Потом она быстро, хоть и не без натуги, забросила в нижний, грузовой, отсек флаера тяжеленные – даже для нее – туши псов и, забравшись в салон, потребовала у вычислителя кофе, бренди и приятную музыку. Лететь до дома, даже на максимальной скорости, было долго. Как минимум час.
Лика задала вычислителю курс, откинулась на спинку пилотского кресла, и сделав первый глоток горячего – несколько более горького, чем его земной аналог, – кофе, закурила новую пахитоску. Внизу мелькали заснеженные леса Каэра, а в салоне флаера было тепло и уютно, и звучала полная версия «Фантазий» сумасшедшего герцога Зуайи, которая могла создать хорошее настроение даже у закоренелого пессимиста и ипохондрика. Лика не была ни пессимисткой – больше не была, – ни ипохондрической особой – с ее-то Маской! А герцог Зуайя действительно был гениальным – пусть и сумасшедшим – композитором, и сумасшествие его было веселым, пряным и пьяным, а не мрачным и темным, как обычно случается с гениями. От его музыки даже кровь, казалось, начинала бежать быстрее, и хотелось гулять и куролесить, и делать веселые легкие глупости, и петь, и пить, и любить.
Лика улыбнулась («Жизнь прекрасна!») – и сделала глоток бренди. Песни Зуайи не просто создавали ей хорошее настроение, они, если честно, стали для нее чем-то вроде личного гимна, мелодией ее жизни, с тех пор как лет девять назад она впервые услышала их в доме Йёю. Лауреат не только знал толк в радостях жизни, в ее вкусностях и редкостях, но и великолепно ориентировался
Быть королевой ей нравилось. Еще больше ей нравилось быть такой королевой. Она буквально упивалась своей новой ролью, своим новым образом, в котором переплелись, слились и сформулировались заново ждущая счастья мечтательная питерская девушка Лика, и сумасшедшая охотница – графиня Ай Гель Нор, и веселая императрица Катя Вторая, и создавшийся в голове Лики фантастический образ волевой и деловой женщины, какой-нибудь железной леди Маргарет или «единственного мужика в правительстве» Голды Меир. Ей нравилось самой принимать решения, строить с нуля свое собственное – гегхское – королевство, крутить интриги, повелевать и жаловать, не меньше, чем танцевать и гулять сутками напролет на пьяных и гламурных «вечеринках» имперской знати. При всем при том Лика оставалась сама собой и не была готова – не хотела просто – перенимать то, что ей было чуждо и неприятно. Вот, например, как не была она карьеристкой (если здесь уместно, конечно, такое определение) в прошлой своей жизни, так не стала ею и в жизни нынешней. Правильно говорит Макс, ее Макс, человек лишь то, что он есть, все остальное пустяки. Ничего шибко умного, но ведь верно! А карьеризм… Что ж, будь она не сама собой, а чем-то иным – кем-то другим – могла быть уже и императрицей!
Она вспомнила Вашума, как он стоял перед ней в ночь после коронации и большого приема. Он стоял перед ней и тоже был в тот момент лишь тем, чем он был: не императором, облеченным нечеловеческой властью, а именно человеком. Мужчина стоял перед женщиной и объяснялся ей в любви…
– Я буду ждать, – сказал он ровным голосом, когда она отказалась стать его женой. – Я буду ждать. Возможно, когда-нибудь вы измените свое решение.
С тех пор он повторял свое предложение трижды, и трижды она отказывалась стать императрицей. К чести императора, он ни разу не дал воли своему божественному гневу. А ведь мог.
«О да! – согласилась она. – Вашум может! Но…»
– Я буду ждать, – говорил он, и они расставались друзьями.
Последнее по времени предложение он сделал ей месяц назад.
От мыслей о Вашуме ее отвлек экстренный вызов из дворца.
«Что они, совсем с ума посходили? – недовольно поморщилась Лика. – Я же сказала, не беспокоить! Сошлю в… к чертовой матери сошлю! Всех!»
– Слушаю! – сказала она, предвкушая волну чистого и праведного гнева, которую обрушит на того стервеца – «или стерву», который осмелился нарушить ее «приключение».
– Моя королева, – сказал ей в ухо граф Саар, ее министр безопасности, и голос его, вернее интонация Саара, сразу насторожили ее и настроили на худшее. – Война!
– Война, – сказал Саар, и Лика почувствовала, как напрягается в ней Маска. – Полчаса назад прибыл крейсер «Адмирал Иййш» с посланием от адмирала Стаййса. Война! Ратай атаковали наши линии в семи секторах, предпринята атака на Тхолан. Восемнадцатая флотилия отзывается в распоряжение адмирала, а вас – по распоряжению императора – приказано срочно эвакуировать в Тхолан.
«Итак, они решились, – сказала она себе. – Вашум был прав. Прошло десять лет, и они начали. А он? Он решил не рисковать и вытащить меня в Тхолан?»
Перед ней возникло лицо императора, его глаза смотрели в ее глаза, смотрелись в них.
«Рыцарь, – согласилась она. – Он рыцарь, и мысль обо мне была, вероятно, одной из первых его мыслей, когда началась война. Или первой. Возможно, что и так, а возможно…»
«Да, – призналась она себе. – Он умеет любить, и любит меня, как герои средневековых легенд. И он джентльмен. Но на его беду, у меня есть Макс. Но если бы не Макс…»