Короли Вероны
Шрифт:
– А с Кангранде тоже так было? – спросил Пьетро.
Вместо астролога ответил Теодоро:
– Нет.
Они стали спускаться, и Игнаццио вдруг сказал:
– Вы, наверно, жалеете, что вас втянули в этакое дело, да, сир?
– Пожалуй, – отвечал Пьетро. – Но сейчас мне нужно точно узнать, сколько бед натворил мой друг.
– Как отвергнутый жених воспримет измену?
– Он будет очень переживать, – уверенно сказал Пьетро. – Очень, очень переживать.
Значит, нас ждет война, по крайней мере между этими молодыми людьми, а то и
Пьетро поежился.
– Мне ближе Марьотто. Но Антонио – пострадавший. Мари поступил жестоко. Честь диктует мне принять сторону Капуллетто.
– Но сердце подсказывает другое, не так ли?
– Что вы хотите услышать?
– Вам лучше уехать, – произнес мавр. – Посмотреть чужие края, прославиться.
– А как же… как же?.. – Пьетро указал на двери гостиной.
– Тео прав, – одобрил Игнаццио. – Кто знает, когда вы им понадобитесь и в каком качестве. Разумнее всего для вас будет снискать себе громкую славу на чужбине. Вдобавок вы избегнете незавидной участи посредника между двух врагов.
Совет был искренний и дельный. Пьетро решил, что по крайней мере мавра опасаться не стоит. Его надо уважать, да, но не бояться. И все же юноша покачал головой.
– Если я уеду, меня сочтут трусом.
– Я видел вас вчера вечером и только что. Вы кто угодно, но не трус.
Пьетро взглянул на мавра.
– Извините, могу я вас кое о чем спросить? Вас прозвали Арусом. Что это значит?
– Это имя я получил много лет назад, – заскрипел мавр. Извините, сейчас я должен спрятать свитки и помочь моему господину переодеться.
– Пьетро, вы ведь подождете нас, да? – попросил Игнаццио. – Тогда мы вместе предстанем перед Капитаном.
Поджидая в коридоре под дверью комнатки астролога, Пьетро вспоминал слова, сказанные Кангранде той разбухшей от воды ночью.
«Как жить, если тебя загодя превратили в легенду?
Если бы я действительно полагал себя избранным небесами, я бы в борьбе доказал свою избранность.
Я боролся бы всю жизнь, не щадя себя, только чтобы увидеть ее падение».
Тогда Пьетро думал, что Кангранде говорит о себе. Теперь кое-что прояснилось.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Антония пребывала в такой эйфории от встречи с отцом, что не заметила ни дороги к Domus Bladorum, ни разматывания шарфов и отряхивания плащей, ни суеты прислуги. Запыхавшийся Поко принес скабрезные вести о друзьях Пьетро. Лишь выложив все, что ему было известно, Поко заметил сестру.
– Империя! – воскликнул он с такою неподдельной радостью, что Данте не смог сдержать улыбки.
– И нас теперь вызывают в суд, – продолжал Поко. – Так-то вот. Монтекки сбежал с невестой Капуллетто и тайно обвенчался. Выходит, перемирию конец. Да здравствует война!
Все вместе они отправились в Domus Nova, где располагался суд Скалигера. Зал в изобилии украшали роскошные гобелены и резьба. Отец Антонии всегда
Антония все еще не могла отвести от отца восторженных глаз, когда он указал на возвышение.
– Посмотри, милая, – это и есть Скалигер. Антония нехотя перевела взгляд – и забыла выдохнуть.
Читать баллады и поэмы, сложенные о покровителе отца, – это одно; увидеть его живьем – совсем другое. Скалигер показался девушке столпом силы и самоуверенности. Он выглядел очень молодо – наверно, из-за длинных волос, рассыпанных по плечам; Антония же приготовилась увидеть коротко стриженного воина. Девушка не фиксировала внимание на том факте, что Скалигер действительно был молод. Он был всесилен, подробности же вытекали из этого главного обстоятельства.
Девушка взглянула на Антонио Капуллетто. Славный парень, что проводил ее до палаццо, являл собою жалкое зрелище. Он был ранен. Повержен. Раздавлен.
«Что за удар, – думала Антония. – Вот во Флоренции такое никогда бы не произошло».
Антония не была влюблена и не мечтала о любви, как большинство ее сверстниц, однако прекрасно понимала горе молодого Капуллетто. Но она понимала и другое: годы, проведенные под назойливой опекой матери, научили Антонию ценить свободу, и теперь в ней проснулся бес неповиновения. Джаноцца сама выбрала свою судьбу. Возможно, она поступила неразумно, но зато ей некого будет винить в своих несчастьях, кроме самой себя. Антония изо всех сил старалась не восхищаться мужеством, которого потребовал от Джаноццы этот шаг.
Посреди залы потрясал кулаками желтоволосый толстяк. В отличие от отца Антонии, выделявшегося нарочитой скромностью одежды, старый Капуллетто пестротою и роскошью платья соперничал с богатым убранством залы. Он кричал впрочем, кричать он начал задолго до прихода семейства Алагьери.
– Особенно оскорбительно, что в сговоре участвовал родственник девушки! Племянница Гранде была обещана моему сыну! Этого союза, если вы помните, желал сам правитель Вероны! Этого союза желал наш почтенный гость из Падуи! Какое право имел Марцилио выдавать девушку замуж против воли своего дяди, главы семьи?! Какое право, если синьор Каррара обещал ее моему сыну?!
Антония старалась следить за мыслью старого Капуллетто, пробивавшей себе дорогу сквозь обиду и гнев, но взгляд ее то и дело возвращался к отцу – тот спокойно наблюдал за накалом страстей. Внезапно он подмигнул дочери. Смущенная Антония поспешно отвернулась – и увидела гобелен у себя за спиной. На гобелене кролики сражались с конными рыцарями. Антония хихикнула и тут же принялась кашлять, чтобы отец не счел ее легкомысленной.
Однако Данте излияния Капуллетто успели наскучить, тем более что толстяк пошел уже по четвертому кругу. Услышав смешок дочери, он тоже взглянул на гобелен.