Коромысло Дьявола

Катавасов Иван

Сердиться на французика с черными прилизанными усиками рыцарь Филипп не стал. Он спокойно вопросил всего себя и целеустремленно зашагал в боковой придел храма, где во время оно, может статься, в естестве, «в натуре исторически» или же сверхнатурально в его видении беседовали два средневековых харизматика.

Здесь за глянцево отделанными гранитными колоннами мало что напоминает былое и виденное. Выхода на улицу отсюда уже не было. Витражи совершенно другие, блестящие и яркие, подобные всякому новоделу.

Внимание Филиппа не сразу

привлекла то ли икона, то ли картина на стене. Высоко, над деревянными панелями и гобеленами-новоделами — с ходу не разглядишь. Видимо, об этом достопримечательном предмете нечто смутное толковало ему предвосхищение-пролепсис.

Присмотревшись, Филипп разобрал на изображении, очевидно, требующем реставрации, коленопреклоненного монаха. Монах, обратившись лицом к восходящему солнцу, затылком к зрителям, исступленно молится, вознося раскинутые крестом руки к небу.

Сюжет не совсем иконописный и канонически не уместен ни для католицизма, ни для православия, — сделал вывод рыцарь Филипп. Паче же всего, в проницательной ипостаси инквизитора он кое-что рассмотрел. «Ну-ка, ну-ка, светотень, хренотень… Ага!»

Оказывается, у богомольного инока в рясе непонятного цвета полускрытый складками широкого одеяния на боку висит обнаженный римский гладий, анахронично сияющий отполированной дамасской сталью и огромным изумрудом, вделанным не в рукоять, а в саму гарду.

«Господи Иисусе! У него ведь истинный Регул с камнем животворящим и мертвящим! Вот он, меч адепта Альберини. В точности по описанию из анналов Западно-Европейской конгрегации. Ну дела, мадре миа…»

Неожиданно для самого себя Филиппу страстно захотелось отдать должное открытию, вознеся благодарственную ритуальную молитву рыцаря Благодати Господней. Он активировал рыцарский сигнум, исчезнув из поля зрения следящей телекамеры, встал на колени и долго-долго молился, благодарил Всевышнего за все ниспосланные ему чудеса.

«Всего за месяц послушания неофита! Господи, помилуй мя, грешного, рассуди истинно в воздаянии Твоем! И даруй мне, ближним моим Твое чудное неизреченное милосердие, зане и присно, во веки моих веков…»

Ближайшее присутствие группового орденского транспортала на выходе из собора рыцарь Филипп обнаружил, коль скоро он сюда переместился в пространстве-времени. Тем не менее он не испытывал какого-либо желания им воспользоваться. «Зачем, спрашивается, если имеется индивидуальный вход отсюда в убежище? Ни к чему тебе, Ирнеев, пехом домой из парка или из кольцевого перехода на Круглой площади».

Еще меньше ему хотелось выходить в город, во Францию наших дней, чтобы безданно, беспошлинно бродить по лавкам, магазинам, кафешкам. Хотя поначалу у него такая-сякая мирская мысль мелькнула, едва он очутился в готических чертогах центрального нефа. «Сегодня воскресенье. Обещался Насте пораньше прихватить ее к поздней обедне в Петропавловский монастырь. Вряд ли сам успею…»

Скомандовав себе поворот «кругом», рыцарь Филипп на пару секунд

ослепил любопытствующую телекамеру и канул в туманную сферическую пустоту, на мгновение матово засветившуюся, на мгновение матово засветившейся, чтобы поглотить его силуэт.

В убежище Филипп было не пожелал задерживаться, намереваясь сию же минуту перейти из двери в дверь в транспортном коридоре. Однако, будучи на полушаге к своей квартире, стоя на месте, передумал. Не стоило бы покидать асилум, тактично с ним не попрощавшись. «Невежливо это, неделикатно и неучтиво. Пускай тебе и второпях».

Филипп с достоинством чинно проследовал в уютный зальчик погребка, сел за столик, где исходила ароматным паром чашка свежемолотого кофе по-турецки, откинулся на стуле и горячо пожелал, чтобы асилум вернул его в прямолинейное пространство-время не очень поздно. «Например, часиков семь, в половине восьмого, на крайний случай, в срок…»

Когда Филипп с замиранием сердца шагнул домой, в спальне было еще темно. За окном сквозь густую листву старой липы едва-едва брезжила заря. «Оба-на! Премного благодарен дорогому дружбану асилуму. Всюду надежно успеваю».

Пресловутый парадокс равномерного и одномерного времени Филиппа нисколько не волновал. Он не побоялся повстречаться и как-нибудь нехорошо повлиять на некоего темпорального двойника Ф. Ирнеева. Все-таки он не исполнитель главной роли в расхожем сюжете старинного научно-фантастического романа средней степени литературности и релятивистской банальности.

Его асилуму по плечу справиться и не с такой надуманной литературной проблемой, проистекающей из вульгарного материализма и превратно истолкованной классической физики. «Как ни посмотреть, квантованное, дискретное время есть совсем не то, что о нем думают люди в усредненном понимании нормальности и заурядности».

— 4 -

За Настей Филипп заехал вовремя и заблаговременно, кабы успеть то ли во второй, то ли в третий раз за сегодня с неизменным аппетитом позавтракать. Сейчас на кухне у тети Агнессы с разговорами. «Что ни говори, чего-чего, а брюхо ни вчерашней, ни сегодняшней метрики пространства-времени аномально не помнит».

Пока Настя собиралась и прихорашивалась, они с ее тетей успели обсудить, сравнить уйму тактико-технических данных и свойств кухонных комбайнов:

— …Я, представьте, Агнесс Митривна, свой выбрал заведомо по соотношению: благоразумная цена — рациональная многофункциональность. А вот воображаемые удобства эксплуатации — дело десятое при нашей небольшой порционности.

— Ой вы правы, Фил Алегыч!

Они, право слово, оба находили даровито рекламируемую характеристику удобства мытья разных агрегатов-процессоров малозначащей и не влияющей на поварское искусство. Поскольку «тунеядствующим кулинарным неумехам, кухарствующим невеждам и неуспевающим в современной диетологии профанам этакое сложное оборудование предопределенно ни к чему».