Коромысло Дьявола
Шрифт:
Ваше приобщение происходило интеллектуальным духовным образом, наиболее приемлемым для мужчин. Напротив, для женщин принципиальное значение имеют телесная и материальная стороны явления подготовки к восприятию дарований.
Так уж мы, глупые жены, устроены, братец Фил. Ей-ей, все у нас через п… делается. И вас, мужей многоумных, мы оттуда же, из тех же двойных складочек-шторочек… тужимся, мучаемся, рожаем…
Это тебе, милок, обоснование и оправдание того, каким таким манером и макаром, — позу самоходом выберешь, — ты обязан
Далее, в период после ритуала транспозиции харизмы, каковой я намерена осуществить в ближайшем будущем с Марией Казимирской, вы, рыцарь-инквизитор, станете для нее неприемлемым как сексуальный партнер в силу множества обстоятельств и причин. Каковы они, перечислять и толковать не буду. Сам знаешь из орденских регламентаций и рыцарских наставлений, неофит.
Еще праздные вопросы есть, вольноопределяющийся Ирнеев?
— Никак нет, ваше благородие!
— То-то, салага.
— Учи ученого…
В понедельник Петр Гаротник зарулил к Филу Ирнееву в педуниверситет с предложением, от какого редкий мужчина отказывается без сожаления. Вольно или невольно.
— Бросай ты эту бодягу, Фил! Пошли на пиво…
— Пиво? Хм, пиво… Пиво, однако… Пошли!!!
— ПНУ?
— Ага.
Живое, не бутылочное пиво с давних довоенных пор водилось неподалеку в ПНУ, то есть в «Пивной напротив университета». И свято место многажды перестроили, и пиво всякое в нем разливали: плохое, отвратительное и даже хорошее. Но пивная аббревиатура ПНУ как встарь имеет место быть, и пиво там по-прежнему из кегов-бочек разливанное. Уточним: средней паршивости в нашу историческую эпоху.
Эпохальные студенческие традиции оба приятеля блюли свято и по бокалу бочкового брандахлыста с чипсами взяли для мужского разговора.
— Фил! Я тебя плохо поблагодарил в четверг. Сам должен понимать, за столом и на кухне много не скажешь.
Твоя Вероника денег за консультацию с меня не взяла. Сказала, все оформила через какой-то благотворительный фонд… Но я-то точно знаю — у Катьки был рак. Доказано херовой тучей анализов. Ее от боли иногда раком ставило, жуткую наркоту ей уж начинали колоть…
И тут раз, и нет ничего! Говорят, мол, психосоматическое расстройство, нервы, мнительность… Грудь в целости, и никаких метастазов.
Я Катерину потом опять на анализы отвез, в одно хорошее и закрытое место. Полное ее самоизлечение мне подтвердили в пятницу. Твердят о чуде, от Бога или от природы. Руками разводят…
Не моего ума это дело, как и чем лечат в этом «Триконе». Что такое коммерческая тайна для больших людей, мне известно. Тем не менее за мной должок. За Катерину и за себя. Здесь в конверте полторы штуки баксов сотенными. Те, что Вероника Триконич не взяла.
Твои с ней отношения меня не касаются. Но если ты эти бабки не возьмешь — ты мне не друг.
Я свои долги привык платить сполна, Фил… Хочешь — считай, это плата за мою дурь.
У меня
Век буду за тебя Бога молить, Фил. За то, что ты этот шухер разрулил без всяких-яких, как любит говорить твоя чудо-докторша Вероника…
Не спрашиваю, чего там у тебя с Рульниковым. Меньше знаешь лишнего, слаще спишь.
Я знал, что Рульников — крутой дядя. Но насколько он крут на деле, не представлял. И не хочу представлять, после того, как он отсек хвосты с Микой Счастливчиком и у себя на фирме.
Нашим Андрюше с Матюшей и мне, дуролому, зверски повезло. И ты, Фил, очень к месту нужное словцо обронил, священное. Второе чудо сотворил. Была шпана отмороженная и сплыла. Я с ментовскими протоколами ознакомился. Никого и ничего. Без следов и улик сработали те, кого ни ты, ни я не знаем.
Ну и слава Богу! От такой крутизны лучше держаться подальше. Здоровее будем.
Ну так что? Бабки берешь или разбегаемся?
— Беру, Петь, беру… Я тоже понимаю, что такое долг чести и как поступать достойно звания своего. Назвался мужчиной — будь им.
— Железно, Фил! Хоть я и камень по имени.
— Эт-то точно. Зато у меня очень любящее имя. Потому мне всех любить положено.
— Каждую любимую женщину по-особому?
— А как же иначе!!!
«Понедельник — день тяжелый. Забот и хлопот хватает. Прежде всего с любящими женщинами рыцаря Филиппа. Ох мне, грехи наши тяжкие…»
Едва выпроводив Настю на курсы английского языка, Филипп поехал за Марией. Меню ужина вдвоем при свечах с подругой детства, девочкой из своего двора, он досконально продумал. А также то, чем и как ее следует неукоснительно развлекать до еды и после.
Весь вечер он был с ней предупредителен, внимателен, обходителен и нежен. Словно бы она не его старая подружка рыжая Манька-лесбуха, а возлюбленная нареченная невеста Настя, эпигностически благословенная в женах.
В женских именах, привязанностях и в личных нежных чувствах рыцарь Филипп не путался. Налицо не ошибался в рассеянности. «Женщин обман возвышает, а мужчин, как Бог благословит… Кому дар Божий, кому яичница…»
Медицинские предписания арматора Вероники он безукоснительно выполнил и неотъемлемо перевыполнил. И далеко за полночь, скорее, к утру отвез ошалевшую от счастья рыжую Маньку к ней домой.
По всему видно: пусть ненадолго, возможно, урывками, но пребывать любимой и любящей истинной женщиной Марии Казимирской понравилось. Наверняка, гораздо больше, нежели выкобениваться, не поймешь какой, лесбийской приснодевой, приверженной однополой и однобокой любви.
Вот почему с шести часов вечера на звонки и эсэмэски Софии Жинович она принципиально не отвечала. Кому уже много дано — прибавится, у неимущих — отнимется.