Коромысло Дьявола
Шрифт:
Ханжеское, облыжное подражание Христу равнозначно языческой скверне богоравенства нечестивых людишек, а самопочитание себя полубогом превращает мирянина в получеловека и так далее в недочеловека-изувера, глубже и глубже увязающего в сатанинской натуральной гордыне и самомнении… А там уж один маленький шажок остается до того, чтобы во веки веков погубить душу, увязнув в природной магической скверне и в богомерзостном естестве человеческом, отрицающем вечное и превозносящим преходящее, тленное, перстное.
Вдумайся в то,
Еще более бесчинные грешники и грехоносцы, коим несть спасения, суть атеисты и материалисты, поклоняющиеся тварной природе человеческой яко естеству Диавола и Коромысла его…
Инквизитору Филиппу достало мгновения, чтобы в пронзающем восприятии и в пристрастном прорицании выявить всю подноготную богомерзкого поводыря сектантов, обосновавшихся в православном храме:
«Итого: объект — Максим Аркадьевич Весеняко, 22 года, белоросс из ятвягов. Не крещен. Вероисповедание атеистическое.
Официально в миру — причетник церкви Святых княже Димитрия Донского и Сергия Преподобного.
В тождестве мага не инициирован.
Участие в семи убийствах под видом жертвоприношений. Не гнушается каннибализмом, употребляя в пищу исключительно мужские половые органы.
Два ритуальных убийства женщин во время коитуса посредством удушения…»
В тот день накануне Рождества Христова по григорианскому календарю инквизитор закончил расследование. Практически он достаточно подготовился к ликвидации и упразднению разбойничьего вертепа смертных грехов человеческих в совокуплении с колдовской природной порчей.
По глубокому убеждению рыцаря Филиппа, суд и расправу над гнусными нечестивыми грешниками ему должно вершить в ипостаси Божьего витязя, возвращающего Дому молитвы его духовное предназначение. «Даруй мне, Господи, воздвиженье на Кресте Пречестный и Животворящий, изгоняюще татьбу из храма Твоего… Ныне к полуночи…»
По хрустящему, искрящемуся под солнцем свежевыпавшему снежку погруженный в раздумья инквизитор двинулся прочь от церковного двора.
Никому нет дела до того, что какой-то невзрачный старик с палкой, уходя, осенил крестным знамением храм Божий. Мало ли? Может, он так креститься? Или обряд у него такой…
Филипп Ирнеев обычно мало внимания уделял погоде. Не больше, чем того требовали дорожные природные условия. Как когда-то влачился пешеходом по мокрым, грязным, сопливо-слизистым улицам, он уж подзабыл в надменности автомобилиста.
Уж сколько лет, сколько зим смена времен года для него знаменуется не облетевшей листвой деревьев или улетающими на юг птицами, но заменой летней резины на зимнюю.
Крестьянином он никак не был и в последних числах ноября ничуть не торжествовал по дороге от дачи Вероники в город, обновляя колесами путь по высыпавшей с утра снежной крупе:
«Параша, пороша — один хрен, в редьку не слаще… Некрасов, из рака ноги, назови ее Прасковьей…»
Благонамеренное и благословенное пребывание в асилуме улучшило его настроение. Как и две рюмки «Метаксы» с чашкой кофе. Жаль, не намного и ненадолго.
Выбираться наружу в мерзкую городскую слякоть, плыть всеми четырьмя полноприводными колесами в жидкой грязи, ехать на учебу — ему очень даже не хотелось. Хотя надо.
«Как ни противно, но в миру — мирское. Кто скажет, что природа не Дьявол, а Бог, на месте развоплощу гада, в тотальный распыл у меня, сволочь, пойдет. Без покаяния в ядерный врасщеп…
Даже у секуляров природа есть библейское смертоносное проклятье первородного греха змея Сатаны, блудливой бабы Евы и ветхого придурка Адама…»
В машине к Филиппу вновь вернулось чувство смутного беспокойства. Но сейчас он его не связывает ни с дорожной обстановкой, ни с неизбежной данью ретрибутивности в эзотерическом существовании, неотделимом от его мирской жизнедеятельности.
Дарования инквизитора, схематическое предзнание или вероятностная прогностика нисколько не помогали обретению эпигностического понимания и душевного спокойствия, если три раза кряду он не смог чего-нибудь вспомнить из видений, посетивших его в асилуме. Ровным счетом ничего, кроме самого факта, что они были, имели место. «И ни малейшего тебе предвосхищения».
Причем всякий раз он находил на стойке бара в убежище, устойчиво не менявшем первоначальных декораций кофейного заведения, по пачке девятимиллиметровых патронов к личному рыцарскому оружию. Боеприпасы к Филомату оставались такими же, неизвестно для чего или для кого предназначенными. Все те же гильзы и пули из черного, похожего на вороненый, металла. На закруглении каждой пули — смертельно крестообразный надрез, зеркально поблескивающий.
Безмолвствующий Регул тождественно не оправдывал своего имени Вещего Прознатчика.
Арматор Вероника суеверно отказывалась обсуждать эту тему. Мол, негоже рассуждая осуждать.
А прецептор Павел только сокрушенно разводил руками:
— Наши убежища и святилища, друг мой, следует воспринимать такими, какие они есть.
По дороге в «тот еще пед и бред» Филипп было решил, что наилучшим способом приподнять настроение, обрести бодрость духа и плоти станет работа. Если у него в округе нынче тишь да гладь, то стоит напроситься в какую-нибудь бурную авантюру где-нибудь в теплых краях, в жарком и сухом климате.