Корона скифа
Шрифт:
— Ты, я вижу, любишь поболтать, но ты не докучай этим господину ученому! — сердито сказал Горохов. — Ученый проводит дни в раздумьях, напрягает свой мозг. Понимай это!..
Так поселился Улаф Страленберг на Воскресенской горе. Когда его в очередной раз навестил Горохов, Улаф сообщил ему важную новость. Постепенно ознакомившись с домом, Улаф узнал, что здесь есть очень глубокий подвал. Самуил Кац держал в этом подвале стекло и запирал дверь на замок. Улаф Страленберг не раз просил еврея показать ему подвал, но тот говорил, что там пыльно и грязно.
—
Кац повел их в подвал с неохотой, он держал в руке огарок свечи:
— Сейчас и ставни не отпереть, они засыпаны снегом. Темно в подвале. Что там? Только мои ящики со стеклом. Сейчас я его режу в своей комнате, да сейчас и заказов таки не густо. Заказы все бывают летом. Тогда я открываю нижние ставни, солнце заглядывает в подвал, и я режу там, на столе, стекло. Я режу его на такие куски, какие годятся для томских окон. Я знаю размер всех видов томских окон наизусть. Рамы ведь делают одинаковые.
— Ты режешь на столе? — спросил Горохов, — а стол большой, прочный?
— Очень большой и очень прочный, — ответил Кац, — как же столу не быть прочным, если он сделан-таки из камня?
— Из камня! — разом вскричали Улаф Страленберг и Философ Александрович.
— Из камня, — не понимая, почему это их взволновало, — ответил Самуил Кац. — Да столешница была испорчена, кто-то вырубил на ней зубилом желобки да канавки. Кацу пришлось-таки попотеть, чтобы сделать этот стол ровным и гладким, полмесяца скоблил я эту столешницу скребками и добился-таки своего…
При этих словах Философ Александрович ухватил его за один из пейсов и пребольно дернул:
— Ах ты, скотина! Ты всё испортил!
Кац был искренне удивлен:
— Почему же? На гладком столе гораздо лучше резать стекло!
Улаф Страленберг успокаивающе пожал руку Горохову:
— Разумеется, господин Кац, приспособил стол для своих нужд, это понятно. И стекло ему хранить где-то надо, это тоже понятно.
Но я надеюсь, что господин Кац позволит мне здесь заниматься химическими опытами. В жилой комнате химией заниматься вредно. А здесь можно всё чисто прибрать, господин Кац может резать стекло и наверху, там много места. На каменном столе у меня будут стоять колбы с реактивами. За подвал я буду платить господину Кацу дополнительную плату. Вы согласны, господин Кац?
Кац снял ермолку* и отер ею внезапный пот. Дополнительная плата? Это другое дело. Ему в этом подвале всегда было холодно и неуютно. Стекло можно держать и в сарае. Дополнительная плата — это просто божий дар!
Через какое-то время Улаф Страленберг и Философ Александрович сидели в комнате Улафа за самоваром. На столе горела, купленная у Каца, тонкая и длинная еврейская свеча.
— Он испортил стол, и всё пропало! — сердито говорил Философ Александрович, — теперь нам ничего не найти. Куда вы будете накладывать вашу пластину, если чертежа нет! Этот
Улаф Страленберг с аппетитом грыз великолепные русские баранки. Он всегда восхищался этим русским национальным продуктом. Калачики эти из плотного теста так засушены, что долго не портятся, сохраняют вкус и аромат, для здоровых зубов — это истинное удовольствие. Баранки и горячий душистый китайский чай, можно ли придумать лучшее угощение, когда на дворе трещит мороз, в печи стреляют дрова?
Улаф улыбнулся и сказал:
— Всё не так мрачно, многоуважаемый Философ Александрович! Я ученый, а наука выручает иногда в самых затруднительных положениях! Воздействие света на углубления, вырубленные зубилом, и на остальную площадь стола были различными по своей силе.
Если теперь нанести на стол определенные химические вещества, то чертеж, соскобленный этим несчастным евреем, проявится. Возможно, изображение будет не очень-то ярким, будет даже еле заметным, но этого нам будет достаточно, чтобы определить направление поиска.
— Когда же вы сделаете это ваше химическое воскрешение чертежа?
— Придется ждать весны, Философ Александрович, вы же ощутили какой полярный холод в подвале? И ставни раньше весны не открыть. А для моих опытов нужен солнечный свет.
Улаф любил прогуливаться по заснеженной горе.
Однажды пришел он к спуску с горы. Здесь петляла лыжня. С горы в крутой лог съезжали на лыжах гимназистки, меховые капоры обрамляли их румяные лица. Улаф невольно залюбовался. Он подумал о том, что русские девушки стоят на лыжах ничуть не хуже шведок.
Вдруг из хибарки выскочил со злобным рычанием огромный пес и погнался за одной из гимназисток. Она резко повернула с лыжни, наскочила на пенек и упала. Пёс кинулся к ней.
Улаф гигантским прыжком настиг собаку, сдавил своими длинными пальцами её шею. Пес успел укусить его за руку, но вскоре был им удушен.
Улаф поспешил на помощь к девушке:
— Не ушиблись ли вы?
Девушка дрожала, но всё же попыталась улыбнуться:
— Я не столько ушиблась, сколько испугалась! Ой, у вас рука кровит! Давайте, я её перевяжу своим шарфом, да не бойтесь, нас же учили, как оказывать раненым первую помощь! Вот, видите? Кровь и унялась.
Я так вам благодарна! Вы настоящий Мцыри! Задавить такую зверюгу! Вы, должно быть, охотник?
— Нет, я шведский ученый, — улыбнулся Улаф, — я прибыл изучать Сибирь.
— И вы очень хорошо говорите по-русски! И совсем не похожи на шведа.
— Тем не менее, я настоящий швед, зовут меня Улафом Страленбергом. А вот вы очень похожи на шведку.
— Тем не менее, я русская, — в тон Улафу, ответила девушка, — а зовут меня Верой Оленевой.
Тут подбежали другие гимназистки:
— Верочка! Что с тобой? Что произошло!
— На меня бросилась собака, но этот господин спас меня, причём сам пострадал.
— Нет-нет! У меня уже всё прошло! Кровь больше не течет, я могу возвратить вам шарф.