Корона за любовь. Константин Павлович
Шрифт:
«И чего меня понесло так?» — вдруг подумалось Константину. Давненько не бывало с ним этих припадков ярости, которыми он отличался с самого детства. Вспоминалось, как заходился от крика отец, как искажалось его лицо, наливаясь сине-багровой краской, как кривился рот, и ни следа не оставалось от его обычной ласковости и доброй улыбки. «Ия таков же, — горько посетовал Константин, — отец передал мне не самые лучшие свои свойства».
Припоминались многие случаи из жизни, когда ярость душила его, делала вовсе не человеком. Потом, отойдя, и сам не понимал, что вызывало в нём эту дикую неудержимую волну: зачем надо
Если бы кто-нибудь когда-нибудь показал ему его лицо во время этих припадков, он не узнал бы себя. Может быть, и его лицо искажалось так же, как и у отца, и он становился в такие минуты отвратительным, безобразным, ужасным?
На следующей днёвке Константин назначил смотр Кавалергардскому полку. Оглядел притихшие ряды, выстроившиеся в боевом каре, лошадей, замерших в строю, белоснежные мундиры с золотыми аксельбантами и эполетами в бахроме.
Полковника не было.
Константин подъехал ближе к строю и громим голосом сказал, ещё раз окинув знакомую ему и давно милую картину красивого строя:
— В прошлый раз, на походе, я проявил невеликодушие, оскорбил и унизил полковника, вашего командира. Перед всеми вами приношу ему мои почтительные извинения:
Он передохнул немного, потряс зажатой в руке пачкой прошений:
— Офицеры полка просят отставки. Я не могу её принять: война, марш, поход, — и потому просьбы офицеров об отставке удовлетворены быть не могут. Но я сознаю себя виноватым, удостоверился, что полковник нарушил форму по вполне уважительной причине — головной боли. Потому я прошу извинения у него и у всех других офицеров, — повторил Константин.
Громкое «ура» прокатилось по рядам. Константин поднял руку, требуя тишины.
— А если кто-то этим недоволен, я готов дать личное удовлетворение...
И снова громкое «ура», и приветствие великому князю.
Из строя вдруг выскочила лошадь, на которой сидел молодой бравый кавалергард. Срывающимся голосом крикнул он, чтобы великий князь как следует расслышал его слова:
— Ваше высочество изволили сейчас предложить личное удовлетворение! Позвольте же мне воспользоваться такой честью...
Константин с улыбкой посмотрел на молоденького, безусого ещё кавалергарда — он, пожалуй, знал его как отчаянного рубаку, героя прошедшей кампании, заслужившего уже и благоволение Александра, и орден в алмазах. Это был Михаил Лунин, о котором ходили легенды: храбр, порывист, гуляка и озорник.
— Ну, брат, для этого ты ещё слишком молод, — улыбаясь, ответил Константин.
Он долго не забывал этого кавалергарда и потом, немалое время спустя, взял его к себе адъютантом...
Конфликт был исчерпан, полковник вышел к фронту [25] , Константин сам надел на него эполеты и расцеловал его, прося забыть прошлое.
25
Фронт — здесь: строй войск.
Нескончаемо кричали кавалергарды «ура» Константину, великодушно забывая его проступок и нелепую ярость...
Михаил Илларионович Кутузов ещё медлил догонять французские
Уже перед самым Рождеством Кутузов поздравил все русские войска с изгнанием неприятеля из пределов России.
Александр ещё прежде, не въезжая в Вильну, писал Кутузову: «С нетерпением ожидаю я свидания в Вами, дабы изъявить Вам лично, сколь новые заслуги, оказанные Вами Отечеству и, можно сказать, Европе целой, усилили во мне уважение, которое всегда к Вам имел. Пребываю навсегда к Вам доброжелательным. Александр...»
Но Константин знал, что, настаивая на необязательности торжеств, сопутствующих приезду императора в армию, отправляя благодарственные письма Кутузову, Александр, в сущности, ехал, чтобы заменить старого фельдмаршала другим человеком. Он так и не простил Кутузову сдачи Москвы, не простил взрыва Наполеоном Кремлёвского дворца, Грановитой палаты и колокольни Иван Великий. Конечно, это не были разрушения, которые нельзя было восстановить, тонны пороха были извлечены казаками, ворвавшимися в Москву накануне ухода французов, дождь подмочил и фитили, и этот порох не подействовал.
Впрочем, и сам Кутузов всё отлично понимал. Только один он мог сдать Москву, взять на себя тяжёлый груз ответственности. Александр или любой другой главнокомандующий положил бы под Москвой всю армию, а потом, позволив Наполеону войти в столицу, запросил бы позорного мира. Но теперь уже не было времени для раздумий и размышлений — что сделано, то сделано.
Старый маршал вдруг стал хворать и хиреть, его то и дело одолевала слабость, и он знал, что дело его кончено и ему остаётся лишь уйти на вечный покой. Он тихо скончался в городке Бунцлау, ведая о намерении императора убрать его с поста главнокомандующего, понимая, что ничем не может помешать этому. Последний суворовский полководец неслышно сошёл с исторической сцены, завершив своё предназначение...
План войны был разработан самим Александром, и по этому плану Константин впереди своих войск вступил сначала в Силезию, а потом в Саксонию.
Однако у Лютцена союзники дрогнули перед Наполеоном. 20 тысяч было потеряно в этой битве. Но Александр держался твёрдо и уверенно, и граф Коленкур, прибывший от Наполеона с предложением начать мирные переговоры, не был даже допущен к главной квартире русского императора.
Ещё через месяц союзникам пришлось убедиться в силе Наполеона. В битве под Бауденом армия Барклая де Толли столкнулась с яростным натиском наполеоновского маршала Нея.
Самое непосредственное участие принимал в этой тяжелейшей битве Константин. Его резервные части подверглись неистовому нападению французских кирасир. А едва отступив для выбора наиболее удобной позиции, гвардия подверглась натиску самого Наполеона.
Константин в этой битве, кончившейся плачевно для союзников, тем не менее показал, что он храбрый и отчаянный воин, а его распоряжения носили властный и разумный характер. Не выдержали атак пруссаки, отошли, и гвардия Константина, оказавшаяся в одиночестве, также вынуждена была перебраться обратно за Эльбу, чтобы не остаться растерзанной и уничтоженной.