Корона за любовь. Константин Павлович
Шрифт:
Обычная блестящая свита окружала Александра: рядом с ним стоял он сам, Константин, чуть подальше — князь Адам Чарторыйский, ещё дальше — князь Пётр. Михайлович Волконский, бессменный флигель-адъютант русского императора и самый доверенный его человек, за ними сгрудились граф Ожеровский, флигель-адъютант Брозин, а впереди этой группы стоял сильно выдвинувшийся в последнее время граф Алексей Андреевич Аракчеев.
Сильно волнуясь перед столькими блестящими представителями победившей державы, генерал Сокольницкий изложил вопросы, от решения которых зависело всё войско польское, ожидания поляков,
Александр долго молчал, рассматривая близорукими глазами военную обмундировку поляков — красивые красные кунтуши [26] , их осанку и выправку.
Когда он начал свою речь, оба поляка вздрогнули от чувства радости и признательности к русскому императору. Александр убедительно сказал им, что вовсе не возражает против желания поляков вернуться на родину, и сделать это им, конечно же, лучше всего сомкнутым строем и военным маршем, а не толпой. Даже оружие можно будет взять с собой польским войскам.
26
Кунтуш — старинная украинская и польская верхняя мужская одежда в виде кафтана с широкими откидными рукавами.
Поляки не ожидали такого.
Сомкнутые строи полков, барабаны и знамёна — словно и не было войны с русскими и не участвовали поляки в резне и пожарах в Москве.
Но Александр предупредил, что сопровождать польские легионы станут русские полки, что пойдут они вместе, а уж в самом герцогстве Варшавском воинам-полякам предоставят выбор — оставаться на службе или уходить на покой, в отставку.
И тут Александр прибавил такое, от чего стеснило в груди у генерала Сокольницкого: Александр выразил желание восстановить царство Польское под опекой его, русского императора, на тот манер, когда Габсбурги, австрийские императоры, правили Венгрией. Оба войска, и русское, и польское, будут стоять в Варшаве, исправно нести службу. В конце этой речи Александр сказал:
— А главнокомандующим русскими и польскими войсками в Варшаве назначается мой брат.
Не ожидал этого и Константин — он сразу же вспыхнул и слегка подвинулся к брату, словно ждал немедленных распоряжений.
— Сборный пункт будет в Познани, — добавил Александр и отпустил депутатов.
Константин не доискивался причин, по которым его брат так круто изменил своё отношение к полякам, ему было достаточно того, что он станет главнокомандующим, и он со всей тщательностью и дотошностью готовился к новому назначению. Уж он постарается, чтобы польская армия, как и русская армия в Варшаве, полностью соответствовала своему званию.
Мысли снова вернулись к женщине, которая волей судьбы и его царственной бабки стала его женой. Как проигрывала она в сравнении с Жозефиной Фридерикс!
Эта маленькая тоненькая черноглазая брюнетка с пышными иссиня-чёрными кудрявыми волосами очаровала его с первого же вечера и едва ли не в первый вечер отдалась ему.
Константину и не приходило в голову привязываться к ней по-настоящему, но через пару месяцев она, заливаясь слезами, сообщила ему, что ждёт ребёнка. Он так и подскочил тогда. Ему в его
Он всё ещё вздыхал по гибкой, как тростинка, высокой белокурой голубоглазой Жанетте Четвертинской — синеокой, как он её называл. Как он жалел, что не смог на ней жениться! Мало того, что она не могла по роду своему сравниться с царским родом, так ещё и брата Александра угораздило влюбиться в её сестру и сделать её своей фавориткой.
Мария Антоновна Нарышкина, родная сестра Жанетты, принесла Александру дочку, очаровательную девочку, которую тот любил со всею страстью отца, имеющего единственного ребёнка.
И вот, пожалуйста, Жозефина сообщила, что и Константин будет отцом.
Он ждал родов с любопытством и надеждой, и когда ему сказали, что у него появился сын, Константин решил для себя, что уже никогда не разлучится с его матерью.
Да, пожалуй, даже хорошо, что Анна Фёдоровна отказалась ехать с ним и обосновываться в Варшаве. Теперь Жозефина поселится в его дворце, и Павел, его единственный сын, всегда будет на глазах у отца.
Петербург встретил великого князя так, как будто это он выиграл все сражения у Наполеона, заставил корсиканца отречься от престола и решал теперь судьбы Европы. Обласканный матерью, захваленный всеми придворными льстецами, Константин был счастлив, и история с отказом Анны Фёдоровны отступила куда-то в тень.
Но после праздника, сопровождавшегося фейерверком, пушечными залпами, модным спектаклем, он нашёл минуту, чтобы рассказать матери о своём посещении Кобурга и о том, как униженно просил свою жену вернуться в Россию.
Мария Фёдоровна внимательно посмотрела на своего второго сына.
Он немного постарел, ему давно пора обзавестись собственным домом, все его любовные выходки и проделки уже перестали её огорчать, но, конечно, новое назначение требовало по этикету хозяйки большого дворца.
— Когда-нибудь я разведусь с ней, — грустно сказал Константин матери, — даже если вы, матушка, будете против...
— Я никогда не была против, — живо возразила его располневшая и едва влезающая в новомодные лёгкие платья мать, — я лишь прошу тебя устроить второй брак равным твоему сану и достоинству. Ты наследник престола. У Александра вряд ли будет сын. Тебе наследовать ему. Каким же ты станешь царём, если жена будет недостойна твоего сана?
Он молча пожал плечами.
— Поезжай по Германии, присмотрись, разве мало там хорошеньких родовитых принцесс? Выбери сам себе жену, пусть она будет тебе не только по сердцу, но и по титулу.
Он смотрел на мать прищурясь, а в душе говорил себе: «Избави нас Бог от немецких принцесс...» Как будто бес противоречия сидел в нём: уж если ему твердили о немецких принцессах, он и знать их не хотел...
Едва он вернулся в Зимний, как ему пришлось принять большую депутацию от дворянства и купечества Петербурга. Они просили его появиться на большом открытом балу, перед всеми горожанами, удостоить их высокой чести посетить такой бал, который они собираются устроить по подписке. Множество горожан, купцов и богачей-дворян дали свои деньги, чтобы бал был многолюден и роскошен, чтобы на нём присутствовал весь Петербург.