Корона за любовь. Константин Павлович
Шрифт:
Она приходила сюда по утрам, молилась перед образом, оглядывала комнату, придирчиво смотрела, нет ли где пыли или соринки, потом запирала дверь и точно знала, что кабинет мужа ждёт её вечернего посещения.
Вечером она снова отворяла высокую резную деревянную дверь, становилась на колени и молилась Богу, но как будто и ему, своему незабвенному Александру. Как с живым, беседовала она с мужем, порой забывая, что он лежит под сосновым крестом на Бородинском поле, и представляя себе, что он рядом, тут, в кресле, над своими рукописями
Маргарита рассказывала ему все свои горести, о том, каким болезненным и слабеньким растёт Николушка, как начинает лепетать первые французские слова под руководством своей бонны, прелестной и несчастной вдовы госпожи Бувье, её незаменимой и подруги, и помощницы. Часто забывалась она до того, что до самого серого рассвета продолжала говорить с Александром, словно бы исповедуясь перед ним.
Под утро приходила маленькая кругленькая Тереза, весело ворковала, поднимала под руки, уводила в крохотную спаленку, сидела у постели, уговаривая поспать, не изнурять себя постом и молитвой.
Но вечером повторялась та же история: Маргарита уходила в кабинет Александра и до утра изливала душу, взглядывая на икону Спаса Нерукотворного, пред которой то стояла на коленях, то садилась у кресла перед столом на маленькую скамеечку.
— Пиши, пиши, — тихонько шептала она, — я не буду тебе мешать, тебе столько надо высказать...
Тогда Тереза придумала новое занятие для своей госпожи-подруги: вечером, при свечах, одевала она Николушку, подавала Маргарите меховую накидку и выводила их в тёмный сад, освещённый лишь фонарём перед крыльцом старого господского дома.
— Николенька слаб здоровьем, — строго говорила она Маргарите, — с ним необходимо каждый вечер гулять, чтобы он дышал чистым морозным воздухом, а ни с кем из дворни он не желает этого делать. Только вам, матушке своей, доверяет он, только с вами может бегать и резвиться. Пожертвуйте вечерок для своего дитяти...
Уговоры её подействовали на Маргариту. Вдоволь нагулявшись с нею и ребёнком вокруг дома, побродив по сугробам аллей, она возвращалась утомлённая свежим воздухом, садилась возле открытой дверцы растопленной печи, смотрела на огонь, и скоро усталость делала своё дело: она ложилась в постель и крепко засыпала.
И месяц, и второй так боролась с её ночными бдениями Тереза и добилась того, что Маргарита уже реже заходила вечерами в кабинет мужа, а зайдя, лишь молилась Спасу и отправлялась на покой.
Её горе и душевные страдания не проходили, но чистый воздух, однообразие деревенской жизни, утомительные прогулки делали потихоньку своё дело. Тело Маргариты начинало возрождаться, требовало пищи и глубокого, полного сна. Маргарита начала оживать, чаще улыбалась рассказам и стрекотанию своей подруги, изумлялась её практическому уму, позволявшему подсказывать госпоже разные способы хозяйствования.
Николушка каждый день произносил какое-нибудь
Но Тереза зорко следила за своей подругой, и едва видела, что её ясный взор начинает заволакиваться тенью грусти, придумывала разные незатейливые развлечения: то катание на санях по заснеженному лесу и с ледяных горок, с которых лихо съезжал Николушка, то вышивание различных узоров для покровов деревенской церкви, то различные игры.
Мадам Бувье была истовой католичкой и молилась у себя в комнате по своей манере, но чутко относилась к иной вере. Сама она оказалась более стойкой и жизнерадостной в жизненных испытаниях, и её постоянное присутствие спасало Маргариту от периодов неизбывной печали.
Так прошла зима в неспешном житье, в однообразных будничных занятиях. Но едва появились первые проталины среди потемневшего снега, Маргарита засобиралась в Бородино. Тереза, как могла, старалась отсрочить её поездку, умоляла дождаться хотя бы первой травы, упорно выскакивающей из-под снежного покрова, но Маргариту как будто что-то подталкивало.
Она всё время видела перед собой мысленным взором белеющий сосновый высокий крест на взгорке и насыпанный под ним холмик земли.
Открытое кладбище под серым небом так и стояло в её глазах, и странная неодолимая тяга к нему гнала её. Рвалась её душа к тому месту, где похоронены были под фонтаном вздыбившейся земли останки её Александра.
Тереза всё-таки заставила её дождаться первых весенних цветов, черноты проснувшейся земли, просохших дорог и отправилась вместе с нею, зорко оберегая и Николушку, резво веселившегося со Стешей, и саму Маргариту, всю устремлённую к Бородину.
Заехав к родителям, оставив у них и Терезу, и Николушку, Маргарита налегке отправилась на Бородинское поле.
Картина со времени её первого приезда изменилась. И Маргарита не поверила своим глазам, когда вместе с иеромонахом отцом Иоасафом остановилась у края дороги.
Пушистый зелёный ковёр травы затянул свежие ямы и овражки, зелёным туманом обметало прибрежные кусты у речки Колочи, среди них нелепо выглядели ржавые остатки изуродованных пушек, порыжелые остовы бывших колёс, разбитые куски ружей.
Уже не было той горы трупов, что пришлось увидеть ей в первую её ночь здесь, на поле; ровные ряды холмов обозначали места братских могил, а почернелые круги погребальных костров утыканы были острыми иголками свежей молодой зелени, пробивающейся сквозь их черноту.
Природа словно торопилась закрыть всё зеленью, создала полянки жёлтых одуванчиков, и поле расцветилось под солнцем живо и едва ли не весело.
Отец Иоасаф отслужил панихиду. Маргарита не слышала, как он звал её прочь. Подошедшие крестьяне с изумлением смотрели на важную барыню, стоявшую у креста на коленях и заливавшуюся слезами.