Корона за любовь. Константин Павлович
Шрифт:
Саблуков начал свой доклад о состоянии полка и о странном приказе не являться на дежурство во дворец, а оставаться в полку. Константин проявлял мало внимания к словам полковника.
Много позже сам Саблуков так писал об этом:
«В кабинете Константина появился и Александр, имевший вид испуганного, крадущегося зайца.
Оба брата молча слушали про доклад.
Вдруг дверь отворилась, и появился государь в сапогах со шпорами, и шляпой в одной руке и с палкой в другой и направился, как на параде, прямо к нам. Александр, ни минуты не медля, побежал
— Ты дежурный?
Затем он дружелюбно кивнул и вышел. Тотчас в комнату опять заглянул Александр.
— Ну, брат, что ты на это скажешь? — спросил его Константин. — Разве я не говорил тебе, что он, — жестом показал он на меня, — не будет бояться?
Александр спросил меня, неужели же я не боюсь государя.
— Нет, — спокойно ответил я, — я исполняю мой долг и боюсь только моего шефа, великого князя Константина Павловича.
— Так вы ничего не знаете? — спросил Александр.
— Ничего, ваше высочество, кроме того, что я дежурный не в очереди.
— Я так приказал, — сказал Константин.
— К тому же, — заметил Александр, — мы оба под арестом...
Я засмеялся. Великий князь удивился.
— Отчего вы смеётесь?
— Оттого, — ответил я, — что вы давно желали этой чести.
— Да, — сказал Константин, — но не такого ареста, какому мы подверглись теперь. Нас обоих водил в церковь Обольянинов (генерал-прокурор) присягать в верности!
— Меня нет надобности приводить к присяге, — сказал я. — Я верен.
— Хорошо, — заметил Константин, — теперь отправляйтесь домой и смотрите, будьте осторожны...
Саблуков вернулся домой смущённый и полный дурных предчувствий.
А через два часа к нему прибыл фельдъегерь из дворца с приказанием немедленно прибыть во дворец. Саблуков сразу же отправился. Павел уже был в чулках и башмаках вместо сапог и спросил Саблукова:
— Вы якобинец?
— Так точно, ваше величество...
— Не вы сами, а ваш полк?
— Я, пожалуй, но относительно полка вы заблуждаетесь.
Император внимательно взглянул на Саблукова:
— Я знаю, что лучше. Караул должен удалиться...
Саблуков скомандовал караульным солдатам «направо марш», и они, чётко печатая шаг, ушли.
— Ваш эскадрон, — довольно дружелюбно сообщил император, — будет послан в Царское Село. Два бригад-майора будут провожать полк до седьмой версты. Распорядитесь, чтобы в четыре утра все были готовы вместе со своими пожитками.
А
Этот караул Саблукова был последним караулом, верным императору. Он отослал его вопреки распоряжению Константина и тем ускорил свой смертный час...
Константин, посаженный под арест, ничего не знал о последних распоряжениях государя. Правда, он видел, как мрачен и суров за ужином отец, как нервничает и грустит Александр, как испуганно смотрит вокруг Мария Фёдоровна, а Елизавета Алексеевна не поднимает глаз от тарелки. Не знал Константин, что генерал-прокурор Обольянинов уже предупредил царя об измене, о заговоре против него, но ошибся, назвав замешанными в него и императрицу, и обоих великих князей. Потому и обстановка за последним ужином была как нельзя более напряжённой и нервной. Павел то и дело злобно и дико посматривал на свою семью, а перед самым удалением в опочивальню насмешливо остановился перед Марией Фёдоровной, скрестив руки и злобно пыхтя: Этот жест всегда означал у него крайнюю степень нерасположения, затем он повторил этот жест перед обоими сыновьями и лишь потом ушёл, не попрощавшись перед сном со своими близкими. Мария Фёдоровна заплакала, тоже ушла, сморкаясь в кружевной платочек, а Константин и Александр переглянулись, пожали плечами и отправились по своим апартаментам.
Константин сразу же завалился на свою походную кровать и крепко заснул. Александр же тайком подошёл к камер-фрау Гесслер с просьбой остаться в эту ночь в прихожей до появления графа Палена. «Когда он явится, войдёшь к нам и разбудишь меня, если я буду спать», — добавил он изумлённой такой просьбой камеристке.
В соседнем с его опочивальней покое сидели его адъютанты — Уваров, Волконский, Бороздин. А он лежал одетый на кровати и прислушивался к каждому шороху.
Гесслер не входила в покой Александра, граф Палён не пришёл ещё. Но уже раздавались во дворце истошные крики, уже слышались хохот, топот сапог, уже звенели разбиваемые зеркала. Первым в спальню Александра ворвался Николай Зубов, несколько минул назад ударивший царя в висок золотой табакеркой, зажатой в кулаке. Удавленный заговорщиками император уже лежал на своей железной койке, кое-как приведённый в порядок...
— Ваше величество, — голос Зубова снизился до шёпота, — ваш отец скончался...
Александр рывком повернулся от стены, поднялся, и страшная гримаса исказила его лицо. Полковник Бороздин подскочил к наследнику, подхватил его под мышки — Александр побледнел и повалился на пол, но, поддержанный Бороздиным, быстро оправился и отошёл к окну.
О чём думал он в эти первые минуты после убийства отца? Наверное, о том, что всю жизнь не будет давать ему ни сна, ни покоя эта смерть, которую поощрил он сам, одобрив весь заговор. Разве мог он даже предположить, что отец его отречётся от престола, но он тешил себя этой мыслью, заглушая здравый смысл.
Поручик Полторацкий вбежал в спальню Александра. Тот сидел, свесив голову, в кресле, без мундира, но в штанах, с синей лентой поверх жилета. Полторацкий отдал честь, громко выкрикнул:
— Поздравляю, ваше величество!
— Что ты, что, Полторацкий, — запротестовал Александр.
Палён и Бенингсен приблизились к новому императору.
— Как вы посмели! Я никогда этого не желал и не приказывал!
Он вскочил и опять повалился на пол. Палён кинулся на колени:
— Ваше величество, теперь не время... Сорок два миллиона человек зависят от вашей твёрдости...