Коронованная распутница

Арсеньева Елена

– Да то, что, если ты начнешь вилять и не дашь мне столько денег, сколько я хочу, я все расскажу о тебе и твоих похождениях. И мне поверят, потому что я подробно опишу тебя, расскажу, в каком платье ты была, в каких башмаках, в каком плаще.

– Я не собираюсь тебя обманывать, – с трудом заставила себя улыбнуться Катерина, – я хочу, чтобы ты получил ту награду, которую заслужил.

– Неужели я заслужил только деньги? – ухмыльнулся Крузе. – Мне хочется чего-нибудь еще.

– Но ты отказался от титула… – растерялась Катерина. – Чего же ты хочешь?

– Понимаешь, – сказал Иоганн задумчиво, – если разобраться, ты звалась моей женой без всяких на то оснований. Я ведь даже

с тобой ни разу толком не спал. Я ни разу не довел дело до конца. Тогда, в кирхе, нас спугнул пастор, который немедленно потащил нас к венцу. Потом, во время нашей брачной ночи, только я приступил к тебе, как примчался посланец от командира полка. Получается, только я тебе суну – как должен вынимать. А мне охота сунуть – и вынуть не когда меня спугнут, а когда я сам пожелаю!

История Анны Крамер

Постепенно Розмари перестала бояться своих хозяев и покровителей. Прежняя жизнь уходила в прошлое и забывалась. Девочка уже не просыпалась от ужаса при воспоминаниях о разрушенном родном доме и путешествии по России с русским сержантом. Розмари постепенно забыла о его угрюмой заботливости. Она свыклась с мыслью о том, что проживет жизнь без отца и матери, да и не нуждалась больше в родительской любви.

Фрау Монс была не слишком ласкова, но и не обижала Розмари. То же можно сказать и о Матроне Балк. Девочка при них держалась тише воды ниже травы, как и подобает благодарному приемышу. Никто и не догадывался о том холодном безразличии, которое она испытывала по отношению к ним.

Да и небрежная ласковость Анхен оставляла ее равнодушной, хотя об этом никто и никогда не догадался бы: казалось, милая, нежная девочка обожает свою хозяйку, видит в ней и подругу, и мать, и старшую сестру одновременно. На самом деле в этом доме был лишь один человек, которого она любила – с первого мгновения, как увидела.

Это был Виллим, младший сын Монсов.

Ему было пятнадцать. Когда Розмари впервые взглянула на Анхен, ей показалось, что обычная женщина не может быть столь прекрасна, что перед ней какая-то небожительница. То же самое, только гораздо сильней, острей, значительней, она почувствовала при виде Виллима. Он возник пред ней как воплощение неземной юношеской красоты, как ангел, сошедший с небес на землю. Волшебными чарами были наделены его черные глаза, снисходительно смотревшие на маленькую нищую девчонку, которую зачем-то приютила и обласкала его сестра. Он едва замечал Розмари и не считал нужным тратить на нее даже наималейшей доли своего очарования. Она была слишком незначительна для этого. Но даже и невнимание Виллима было для девочки небесным даром. Она была еще слишком мала и незрела, чтобы чего-то хотеть, и просто наслаждалась каждым мгновением, проведенным рядом с ним. Так цветок не просит солнце светить, но выпрямляется и расправляет свои лепестки под его лучом, случайно выглянувшим из-за облаков.

Она ничего не просила – она была просто счастлива рядом с Виллимом.

Она любила его безотчетно… Она была дитя, которое любит не любовью сестры, а любовью женщины – еще не смешанной со страстью и ревностью, еще чисто и восторженно, но все же пылко и самоотверженно.

Об этом никто не знал. Розмари была слишком незначительным существом, чтобы другие обращали внимание на ее тайные мысли и чувства, тем паче что она никогда не выставляла их напоказ. По сути дела, для Анхен и других членов семьи она была чем-то вроде кошечки или собачки – вся разница в том, что это маленькое домашнее животное умело говорить, работать по дому, а еще отлично обращалось с вязальным крючком.

Ее никто не учил – крючок словно бы сам собой крутился в ее тоненьких пальчиках, создавая паутину

затейливого кружева. Розмари не понимала, почему люди так удивляются и поражаются, глядя на ее изделия. Ей-то казалось, что в этом нет никакого искусства: она просто давала волю своим мыслям, совершенно не думая о том, что делает пальцами. Нитки были подобны мечтам, крючок – орудию ее фантазий, в которых она уносилась далеко от обыденной жизни, и сплетение мечтаний воплощалось в причудливых кружевных узорах.

Сначала ей в руки попадали только грубая колючая пряжа и деревянный кургузый крючок. Но Матрона Балк, старшая замужняя сестра кукуйской царицы, как-то разглядела необычайное мастерство, с которым было сплетено мягкое сиденье на табурет. Ни одна кружевница Кукуя не могла изготовить ничего подобного! Именно Матрона обратила внимание сестры на необычайный талант Розмари, подарила той тонкий костяной крючок, принесла несколько мотков ниток потоньше и попросила сплести узорчатые коврики для украшения своего дома и воротнички на ее платья. Матрона их крахмалила и украшала ими декольте. Хоть Теодор Балк и слыл государевым любимцем, все же он отнюдь не был чрезмерно богат. Да и Матрона уродилась прижимистой, но при этом любила наряжаться. Голь на выдумки хитра, говорят русские, – такой же была и Матрона.

Однако Анхен, несмотря на то что не знала счету деньгам и могла купить себе какое пожелает златотканое кружево, тоже пришла в восторг от рукоделия Розмари и запретила ей работать для кого-то, кроме нее. Розмари этим ремеслом могла бы жить припеваючи всю жизнь, однако Анхен считала, что в благодарность за приют девочка должна посвятить и жизнь, и ремесло, и умение именно ей, и только ей.

Скоро занавеси на окнах дома Монсов были окаймлены изысканным кружевом, им же украсились и скатерти, и покрывала, и наволочки, и простыни – чуть ли не каждая вещь была оплетена ручками Розмари. Иногда Анхен давала ей для вплетения в кружева золотые и серебряные нити. Они стоили баснословных денег, и бережливая Анхен требовала, чтобы Розмари отдавала ей все неиспользованные мотки, как бы мало нити в них ни оставалось. Но Розмари ухитрялась собирать даже дюймовые остатки нитей и сплетала их в одну.

Целый год она утаивала нитки от придирчивого взгляда Анхен и прятала их в тайнике, который устроила под перекладиной своей деревянной кровати. А когда их собралось достаточно много, Розмари начала плести кружевную отделку для мужской сорочки – ворота и манжет. Плела она тайком, ночами, почти вслепую, при лунном свете, который блестел на золотых и серебряных нитях, свитых с самым мягким белым шелком. Впрочем, ярче самого яркого огня светили ей любимые глаза, о которых она думала неотступно и которые всегда видела в своих мечтах. Лишь иногда днем она улучала мгновение взглянуть на свое рукоделие – чтобы убедиться: оно прекрасно, Виллим будет доволен.

Она любовалась кружевом, думая о том, как он удивится, как улыбнется ей… А может быть, наклонится к ней и коснется губами ее щеки. Она мечтала об этом и боялась этого. Ей казалось, что вот оно – то, ради чего она родилась на свет. Если бы ей предложили выбор: войти живой в Царствие Небесное или принять поцелуй Виллима Монса, а потом низвергнуться в ад, она бы выбрала второе.

Розмари не привыкла размышлять о себе, своих делах. Она была слишком мала и не умела этого делать, она стремилась к Виллиму так же просто и естественно, как к воде для питья, хлебу для еды, воздуху для дыхания. Сами мысли о нем были для нее водой, едой, дыханием… Ну что же, такова природа любви, которая пришла к ней впервые и будет идти с ней рядом всю жизнь, властвуя над ней, подчиняя себе все ее мысли, поступки, самое биение ее сердца…