Коронованный наемник
Шрифт:
– За что ты так взъярилась на меня? – спросил он с упреком, – мы служим одному господину. Мы союзники, Кэмми. Что греха таить, я всегда терпеть не мог твоего брата, но я ни разу не подвел его, хотя и мог. Он всего лишь орудие господина. Но с тобой… ты же не станешь теперь отрицать, что нас многое связывает. А потому давай договоримся.
Камрин рванулась вверх, но колено больно вдавилось в грудь, и самозванка снова рухнула на пол. Вздохнула, сжимая зубы:
– Не думала, что именно тебя мне нужно опасаться… Что ж, видимо, я еще паршивее разбираюсь в людях, чем думала прежде. Какой договор ты имеешь в виду?
Рико убрал колено:
– Кэмми, Сармагат все равно не оставит тебя фавором. Уступи мне
Камрин подобралась, настораживаясь:
– А с чего ты решил, что это важнее тебе? – бросила она. Рико, бледнея, склонился к ней:
– Камрин, ты сыграла важнейшую роль в замыслах господина. А кем был все это время я? Мелким шпионом, к которому Сармагат благоволит то ли из жалости, то ли в насмешку? Я устал быть ничтожеством, Кэмми. И потому сегодня я, только я введу Сармагата в Тон-Гарт. Я, и никто другой, распахну ему дверь. И ты уступишь мне дорогу, или я не остановлюсь ни перед чем. Видит Эру, я не хотел бы навредить тебе. И клянусь, если ты сейчас уйдешь в сторону, я помогу Йолафу в чем угодно, забыв о неприязни. Я умею быть благодарным, поверь.
– Ни перед чем… – Камрин прошептала это едва слышно, но потом встряхнула гудящей после удара головой, – что ж, будь по-твоему.
Она не слышала, как Рико затаил дыхание:
– Я не сомневался, что ты меня поймешь.
Камрин усмехнулась, но усмешка выглядела жалко:
– Ты сам сказал – нас кое-что связывает. Только все напрасно, Рико. Я догадываюсь, какой награды ты ждешь. Ты не получишь ее.
Несколько секунд Рико пристально глядел Камрин в глаза, в которых ему отчего-то виделось разочарование и мучительная боль.
– Я не верю тебе, – произнес он сухо и убежденно. Но самозванка не отвела глаз:
– Новый князь уже избран, Рико. Это принц Леголас. Не будь ты таким простаком, то сам бы понял, что господин предпочтет посадить на престол своего соплеменника, пусть и не чистокровного, но не… мелкого шпиона. Твоя измена бессмысленна.
Родерик помолчал, и глаза его были пусты, словно юноша едва очнулся от обморока.
– Ты лжешь, Кэмми, – мягко проговорил он недрогнувшим голосом, – ты просто хочешь меня остановить. Вы все этого хотите. Но ты не обманешь меня.
Потом он бесстрастно поднялся и помог ей встать, не отрывая от нее взгляда. Княжна подняла упавший меч и вложила в ножны.
– Доброго пути, Родерик, – слегка напряженно сказала она, отступая назад к пятому гроту.
Факел зашипел, тени запрыгали по стенам в последних вздохах огня, и грот погрузился в темноту…
… Тугхаш не двигался, и в ответ тоже не доносилось ничего, кроме отзвуков взволнованного дыхания. Он сделал шаг, затем второй, слыша, как под ногами хрустят камешки. Быть может, не спешить? Подождать, пока угомонятся инстинкты, все еще предостерегающе шепчущие об опасности, и он, наконец, останется в гроте один? Тихо… Слишком тихо для тьмы подземелья. Слишком громко колотится сердце, слишком шумно вырывается из груди пар дыхания. Но так нельзя стоять до бесконечности. Нужно рискнуть, или все было напрасно. Он двинулся вперед, сжимая рукоять меча, вслушиваясь в темноту, все еще пахнущую дымом угасшего факела.
… Шаги налетели из пустоты. Внезапно, стремительно, словно из ниоткуда. Сильная рука охватила горло, холодное кинжальное острие ткнулось прямо под подбородок, и хрипловатый голос пощекотал ухо:
– Прости. Я не могу тебя отпустить. Я знаю, это низко, но твоя жизнь не стоит подобного риска. Ставки слишком высоки.
Тугхаш застыл, ощущая, как горячие капли просачиваются за воротник. «Не трусь, у тебя может не быть времени на раздумья…»
Этот голос сам родился в голове, вынырнув с илистого дна памяти, и сковавший Тугхаша страх исчез сам собой, сменившись холодной уверенностью.
Эхо утихло, уползло в темноту, спугнутое явственным металлическим запахом крови, и теперь уже одно дыхание слышалось в гроте. Опять заворошились камешки – кто-то с усилием поднялся на ноги. Тяжелые прихрамывающие шаги прохрустели куда-то вправо и растворились во мраке.
====== Глава 33. Пылающий снег ======
(днем ранее)
Вериам остервенело рванул колчанный ремень, до удушья перетягивая все еще ноющую после ранений грудь, и обернулся назад, где шестнадцать соплеменников в почти полной тишине собирали скудные пожитки и прилаживали оружие:
– Пора выступать, парни. Путь неблизкий.
Они провели в этом гроте долгие дни изматывающего холода, боли и тягостного молчания. Последний оставшийся с ними целитель два дня не приходил в себя, а после был слишком слаб, чтоб помочь остальным. Раны эльфов по-прежнему перевязывал хмурый и немногословный Леннарт, и эта рачительная забота седого полкового лекаря с неухоженной бородой отчего-то была унизительна до зубовного скрежета. Никогда еще эти семнадцать эльфов, за века уже почти ставшие друг другу родными, связанные столькими общими боями, победами, утратами, не были связаны общим чувством невыносимой, постыдной слабости. И это опустошающее ощущение заставляло их избегать разговоров и взглядов, искать уединения и изнемогать от необъяснимой ненависти непонятно к кому, неведомым чародейством обратившему их из не знавших страха воинов в жалких недобитков на иждивении у государственного изменника.
Алорн поднял с холодного утоптанного пола измятый плащ и хмуро поглядел на Вериама.
– Если нам куда и пора, так в Тон-Гарт. Леннарт сказывает, там грядет сущий Дагорлад, орки полчищами идут. Наше место там, брат.
– Нет, – мрачно отрезал Вериам, – чем мы поможем там, в тылу врага, семнадцать подранков? Это верная, скорая и бессмысленная смерть. Мало нам одного Рималла? Будь благоразумен.
– Но Вериам…
– Хватит, дружище, – сзади подошел Амауро. Он недавно встал на ноги, одна рука все еще была перевязана, а исхудавшее лицо бледно до желтизны, – Вериам прав. От нас нет проку у стен осажденного города, добро б хоть внутрь могли попасть. Не упорствуй зря. Я понимаю… Мне тоже сейчас куда сподручней поднять лук, хоть рука едва гнется. Глаза-то поднять стыдно.
– Да ни балрога ты не понимаешь! – Алорн повысил голос, а тонкое лицо пошло неровными пятнами румянца, – какие все понятливые, Элберет Лучезарная! К благоразумию взываете, Рималла поминаете… А ведь он тоже был благоразумен. Он был благоразумней всех нас, и мы все последовали за ним и его неопровержимым здравым смыслом! И где теперь наш несчастный друг? Пошел на корм костлявым рыбам этой мутной реки! И мы пили за его память, трусливо не глядя друг другу в глаза! Потому что с самого начала все, как один, чувствовали себя изменниками, идя за ним, и все равно предпочли своему долгу какое-то воображаемое «благоразумие»! И что же, Рималл мертв, а мы…