Коронованный наемник

Serpent

Сармагат секунду помолчал, а потом оскалился:

– Врешь, друг мой. Все эти дни ты был допущен за мой стол, поскольку, как варгер, должен был присутствовать при обсуждении наступления на столицу. Ты ни разу не отказался от обеда.

Таргис снова набрал воздуха, но Сармагат вскинул ладонь:

– Не трудись. Ты не успеешь придумать что-нибудь правдоподобное. Все и так ясно, Таргис. Тебя… хм… нас ловко и изящно обвели вокруг пальца. Я не стану сейчас расписывать, каким идиотом ты оказался, не заметив, что Йолаф водит тебя за нос. Сейчас важно другое. Я и вся моя свита здесь. А в моем штабе, охраняемом жалкой горсткой бойцов, находится хитрый, отважный и смертельно ненавидящий меня человек,

которого считают умирающим, а потому и не подумают старательно караулить. И это не просто так, уверяю тебя. Йолафу едва ли просто вздумалось отдохнуть от командования своими головорезами и поесть за мой счет. Он что-то затеял. И это что-то невероятно важное, если он пошел на такой отчаянный риск.

Таргис неслышно перевел дыхание:

– Что прикажете, господин?

– Что прикажу? – Сармагат оскалил клыки, – Молота!! Немедля!! И ты едешь со мной!!

Неистовый рык орка сорвал Таргиса с места, и уже через десять минут пылающий бешенством Сармагат взлетел на своего огромного варга и, сопровождаемый вассалом, вихрем вылетел из лагеря.

…Он не помнил, когда еще так безжалостно погонял скакуна. Лес несся мимо рваными лоскутными занавесами, снег сплошной лентой змеился под мощными лапами Молота, сзади нагоняло тяжелое дыхание Таргисова варга. Солнце не успело войти в зенит, когда Сармагат спрыгнул со спины хрипящего зверя, и тот, тяжко поводя боками, осел на снег. А орк уже мчался вверх по ступеням. Он ворвался в штаб, едва заметив часового, уронившего флягу и вытянувшегося в струну. Он рвался к камере Йолафа, готовый увидеть ее пустой, готовый увидеть все, что угодно… но он не увидел ничего необычного. Рыцарь сидел на соломе, опершись о стену спиной. Изорванный камзол едва прикрывал камизу, покрытую бурыми разводами запекшейся крови. Осунувшееся лицо несло несомненные следы болезни, но серые глаза были на удивление спокойны.

– Сармагат? – в голосе мятежника прозвучало легкое удивление, – вы уже вернулись? Судя по вашему перекошенному лицу, осада была не сахар.

Орк подошел вплотную к решетке, рванул на себя замок, и тот с надсадным лязгом грохнул о прутья, запертый, как в тот день, когда вождь последний раз видел пленного. До боли сжав пальцы на холодном металле, Сармагат попытался выровнять дыхание. Что же происходит? Отчего все так спокойно, правильно, безмятежно? В чем подвох? Не мог же он ошибиться…

Медленно подняв взгляд, он усмехнулся, вглядываясь в пленника:

– Я зело тревожился о вас, друг мой. Сон, видите ли, дурной пригрезился.

– Я тронут, Сармагат, – Йолаф прижал руку к груди, принимая ироничный тон орка, – право, не стоило так беспокоиться. Я великолепно отдохнул в ваше отсутствие и порядком поправил здоровье.

И этот миг вождь отчетливо увидел, как на дне усталых глаз едва уловимо блеснуло торжество. Нет, конечно, он не ошибся… Догадка в одночасье осенила орка. Он рванулся по коридору назад, не чуя ног, мчался полутемным лабиринтом к своим покоям, грубо отшвыривая с пути встречавшихся часовых. Лязг засовов еще не замер под каменными потолками, когда Сармагат ворвался в свою опочивальню. Он шарил под кирасой доспехов, мучительно шипя и обжигаясь. Эльфийская сталь ядовитыми тисками язвила руки, чеканка оставляла на коже запястья вспухший багровый узор ожогов, но Сармагат не мог ждать ничьей помощи. На оправленном в серебро поясе все так же висел кожаный кисет. Но теперь он был пуст. Насмешливо, издевательски и неумолимо. Какая глупость… Какой нелепый просчет, недосмотр, недомыслие, что впору недотепе-караульному, но не ему, не Сармагату, столько лет не знавшему ни промахов, ни неудач. Яростно взвыв, Сармагат сокрушительным ударом кулака снес с доспехов шлем, отзвуки его голоса потонули в гулком серебряном звоне. И отчего-то

звон этот отрезвил орка. Неистовствовать было рано. Йолаф… Он-то все еще здесь. И он-то точно знает, что здесь произошло.

Возвращаясь к темнице, Сармагат уже не бежал. Он шагал назад, твердо уверенный, что сейчас мерзавец заговорит. Заговорит взахлеб, истово и красноречиво, расскажет все, всех выдаст, а уж вождь проследит за тем, чтоб мальчишка не подох раньше конца рассказа.

Не говоря ни слова, он деловито открыл камеру и за камзол вздернул рыцаря с пола. Тот молча повиновался, и Сармагат готов был поклясться, что Йолаф совершенно не боится грядущей расплаты. Орк так же безмолвно выволок ренегата из тесного закутка и рванул за собой, словно собаку на веревке. Рыцарь не сопротивлялся, он спокойно шел за орком, оступаясь на нетвердых ногах. Дойдя до небольшого округлого зала, где обычно менялись караульные отряды, Сармагат без всяких церемоний швырнул ренегата на пол и встал над ним.

– Итак, друг мой, – негромко начал он, и в его глухом голосе звучала вызревшая ледяная злоба, – вам оказалось мало карьеры государственного преступника, дезертира и лжеца. Вы возжелали новых высот. Теперь вы вдобавок взломщик и вор.

Йолаф невозмутимо пожал плечами:

– Помилуйте, Сармагат, я не взломал даже ящика для перчаток.

– Неужели? – орк рокотнул это короткое слово, словно швырнул камень, и рыцарь усмехнулся одним уголком губ:

– Ах да, простите, ваш сундук. Каюсь.

– Вы раскаетесь, друг мой, – почти ласково прошептал Сармагат, – вы чертовски раскаетесь.

И с этими словами наотмашь ударил мятежника по лицу:

– Говорите, Йолаф. Где то, что вы украли у меня.

Ренегат отер кровь и снова усмехнулся:

– Зачем что-то красть, если потом собираешься рассказывать хозяину, куда дел покражу?

В горле вождя вновь что-то заклокотало, и рыцарь вдруг ощутил, что никогда еще так ясно не осознавал принадлежность Сармагата к безжалостному и кровожадному племени сынов Мелькора. Новый удар обрушился в середину груди, следующий отшвырнул Йолафа к стене, и ренегат зашелся удушливым кашлем, вдруг перешедшим в смех…

Сармагат стоял посреди зала, глядя на скорчившегося на полу врага. Тот захлебывался кашлем пополам с хохотом, мучительно прижимая к груди окровавленную ладонь, и вождь неожиданно почувствовал, что никогда еще Йолаф не казался ему таким сильным. Никогда прежде, облаченный в ладный княжеский мундир, прямо держащий спину, иногда машинально оглаживающий лоснящееся от ладони навершие эфеса меча, он не был так неуязвим, как сейчас, лежащий на полу в изорванном рубище, безоружный, избитый и торжествующе глядящий на мучителя дерзкими серыми глазами.

– Давайте, – хрипло проговорил, наконец, рыцарь, сплевывая кровь, – продолжайте. Вы опоздали, Сармагат. Теперь вы можете бушевать, сколько вам угодно. Можете меня пытать, рубить на куски, все равно вы ничего не исправите. Свитка здесь уже нет. Сейчас он стремительно несется прочь, и поверьте, уже успел далеко умчаться.

– Вы лжете! – взревел орк, – сюда не проникнуть никому, кто прежде не входил сюда с провожатым! Часовые стоят на всех уступах, никто из ваших сообщников не смог бы войти и выйти живым!

Сармагат метнулся к рыцарю и сорвал с него растерзанный камзол. Несколько секунд клочья грязного сукна летели на пол вперемешку с кольчужными лоскутьями. Наконец орк отшвырнул обрывки и оскалился, овладевая собой и переходя на обычный сдержанно-доброжелательный тон:

– Вы меня приятно удивили, друг мой. Я не предполагал прежде, что вы сумеете так ловко меня провести. Но второй раз вам не удастся. Я узнаю, где вы припрятали свиток. Он непременно еще здесь.

– Так ищите, Сармагат, – осклабился Йолаф, – ищите.