Короткая память
Шрифт:
Он произнес это без тени сомнения.
— Кто вам сказал такую чепуху? — спросил я.
— Чепуха не чепуха, а рассасывается, — уверенно подтвердил он.
— Я смотрел истории болезни Поповой и Баранова. Неубедительно, Николай Афанасьевич! Никаких доказательств.
— Посмотрите другие, — добродушно предложил он. — Дело верное, Евгений Семенович, я вас не обманываю. Честное слово.
Это «честное слово» особенно меня умилило.
— Есть такая книжка «Апробация лекарственных средств» профессора Гнедича, — сказал Рукавицын. — Там написано: даже если в двух случаях из ста помогает противораковый препарат, он заслуживает внимания. Так у меня же гораздо больше
— Гнедич пишет об опытах на животных.
— Лучше же, когда людям помогает! — возразил он.
Рукавицын совсем не был похож на обозленного борьбой и неудачами фанатика. Он скорее смахивал на веселого рыночного торговца, бойко пристраивающего свой товар.
Такого открытого и симпатичного шарлатана я еще не встречал.
— Небось за лечение и деньги берете? — спросил я.
— Беру, — простодушно согласился он. — А почему не брать. Ко мне не бедные ходят. Зачем я им должен оказывать снисхождение?
— Интересно, почем?
— Флакон? Десятка.
Рукавицыну, видимо, показалось, что я не одобряю цену.
— Ей-богу, недорого, Евгений Семенович, — уверил он. — Как раз по себестоимости. Во-первых, риск: ядовитый паук может до смерти укусить. Во-вторых, завгорздравом Боярский все время грозится посадить в тюрьму. Я же должен себя компенсировать?
Взгляд у него был ясный, чистый, бесхитростный.
— Прокурор Гуров сказал, что наука заинтересуется, поможет. А вы вот гоните! — Он необидно улыбнулся.
Не упрек, не укоризна — детское недоумение сквозило в его улыбке.
— Я ничего не обещал Гурову.
— Не знаю, Евгений Семенович... Прокурор велел, я пришел.
Он искренне не понимал, чего это я сопротивляюсь.
— Послушайте, Николай Афанасьевич, — сказал я, — первый же серьезный опыт покажет всю вздорность, несостоятельность вашей идеи. Понимаете?
Рукавицын радостно смотрел мне в глаза.
— Я согласен, — сказал он.
— На что согласны?
— На все, Евгений Семенович. Вам виднее.
— Ставить опыты не вам придется, а специалистам. Вы даже сути их не поймете.
— Конечно. Я и хочу, чтобы ученые люди. Только они...
— А при первом же отрицательном результате скажете, что мы вас обманули. Не так все делали. Что завидуем вам. Или, того хуже, хотим обворовать. Я же все наперед знаю, Рукавицын. Слава богу, нагляделся, стреляный воробей.
— Нет, вам я верю.
Он был или дьявольски хитер, изворотлив, или беззащитен, как ребенок.
— Рукавицын, — сказал я. — Одно непременное условие.
— Хорошо, — ответил он, не спрашивая даже, что это за условие.
— Завтра же вы прекращаете всякую практику. Никаких пауков, никаких уколов. Если узнаю хоть об одном случае незаконного лечения людей, сам — слышите, Рукавицын? — сам добьюсь, чтобы вас посадили в тюрьму.
Я ожидал, что он хоть немножко оскорбится. Хоть чем-то выразит мне свое неудовольствие.
Но он ответил с жаром:
— Правильно, Евгений Семенович! Я разве по своей охоте лечу? Или за десятку? Тьфу десятка, не стоит и говорить. Меня силком тягают к больным их родственники. Плачут, на колени становятся, буквально! А я не хочу быть знахарем, я мечтаю исключительно по науке. И если, — он почти кричал, — если кто-нибудь к вам явится сюда за препаратом для больного, то гоните его, Евгений Семенович, в шею, я сам первый вас об этом прошу, по науке, значит, по науке...
Глаза его горели. Добродушное лицо исказила гримаса дикого вдохновения.
Мне стало страшно.
Глава шестая
—
Слова строгие, но судья их произносит мягко, без нажима: дескать, таков порядок, Мартын Степанович, ничего не поделаешь, сами понимаете...
Боярский поклонился.
Он уважает суд и уважает все судебные порядки.
— Товарищи судьи, — после короткой паузы негромко произносит он, — настоящий процесс имеет не только юридическое, но и огромное воспитательное значение. Изо всех отраслей медицины онкология, быть может, всего сильнее нуждается в правильном общественном понимании и в самой широкой общественной поддержке...
Если сейчас закрыть глаза и забыть, где я нахожусь, может показаться, что слушаю доклад Мартына Степановича в Обществе по распространению политических и научных знаний.
— Однако, и я это должен заявить совершенно прямо, — продолжает он, — грамотность населения в вопросах онкологии остается до сих пор катастрофически низкой. Выборочные опросы, которые время от времени практикует горздрав, с несомненностью свидетельствуют, что люди, к сожалению, куда охотнее пользуются слухами, сплетнями, обывательскими разговорами, чем достоверной научной информацией...
Вот так же обычно докладывает Мартын Степанович и на совещаниях у председателя горисполкома Филиппа Кондратьевича Сухарева. Какой бы ни рассматривался вопрос, Боярский прежде всего умеет внушить начальству нужную ему, Боярскому, тревогу в нужных ему размерах и в нужном направлении. Лишь однажды я слышал, как Сухарев вдруг рассердился и при всех оборвал Боярского:
«Не надо нам доказывать, Мартын Степанович, как вы болеете за дело. Лучше-ка доложите, что вами сделано».
— ...Удивительно ли, товарищи судьи, что у людей, напитавшихся такими слухами и сплетнями, — продолжает Мартын Степанович, — подчас складыватся самое превратное и искаженное представление о методах борьбы с раком, о его действительной опасности? Кто-то услышит краем уха цифры, отрывочные сведения, и вот уже они разрастаются до невиданных размеров, до небес, передаются уст в уста... Зато другие, достоверные факты и цифры, подлинная медицинская информация к общественному мнению и общественному сознанию часто должного доступа не получает. Это мы должны прямо признать, товарищи судьи. Население до обидного мало знает о действительном положении в современной онкологии, о ее реальных успехах.
И все-таки Мартын Степанович молодец. Его интересно слушать.
Когда судья только назвала его имя, и он неторопливо шел к столу, и его деликатно предупреждали об ответственности за дачу ложных показаний, в зале явственно слышался ропот: вот он, первый враг Рукавицына.
А теперь сидят не шелохнувшись. Слушают. Ловят каждое слово.
Молодец, молодец Боярский!
— ...В массовой прессе не раз и не два, а, наверное, десятки раз повторялось сообщение о том, что в экономически развитых странах злокачественные опухоли по смертности занимают сегодня второе место после сердечно-сосудистых заболеваний. Но известно ли населению, что у нас в стране смертность от рака стабилизировалась, и рост ее за последние тринадцать-четырнадцать лет не наблюдается? — Боярский сделал паузу, давая возможность взвесить и оценить этот факт. — Известно ли также населению, что число людей, прошедших курс онкологического лечения и считающихся практически здоровыми, выросло за последнее время на тридцать девять процентов? Число вылеченных от рака людей достигает у нас в стране миллиона семисот тысяч, причем четыреста тысяч человек из них живут уже более десяти лет...