Короткая жизнь
Шрифт:
Не успел я подойти к двери, как от стены отделился некто в длиннополом пальто, в шляпе с опущенными полями и схватил меня за руку. От неожиданности я отпрянул, но незнакомец цепко держал меня. Это был Флореску!
– Что вам надо?
– спросил я, стряхивая его руку.
– Пойдемте, - сказал Флореску, указывая на дом Добревых.
Мне вовсе не хотелось его приглашать. Но он и не ждал приглашения, вошел в дом, точно он был здесь хозяином, а я гостем. Не раздеваясь, он придвинул к себе стул, сел и уставился на меня так,
– Вы хотите стать честным человеком?
– неожиданно спросил Флореску.
Можно подумать, будто я был уличен им в бесчестном проступке. Самое неприятное заключалось в том, что у меня не хватало характера выставить его вон.
– А я и есть честный человек, - промямлил я.
– Вы готовы пожертвовать собой ради общего дела?
Я что-то невнятно пролепетал. Но Флореску принял мое бормотание за утвердительный ответ. Он принялся меня допрашивать. Не спрашивать, а допрашивать, иначе невозможно определить его манеру обращаться: зачем я приехал? с кем связан в Москве? с кем встречаюсь здесь? каково мое имущественное и семейное положение?
– Вам предоставляется возможность вступить в "Народную расправу", революционное сообщество, представителем которого я здесь являюсь, - резко, точно скребя гвоздем по стеклу, объявил Флореску.
– Вы готовы?
– А что это за сообщество?
– спросил я.
Флореску саркастически усмехнулся:
– Так я вам и сказал! Сперва надо заслужить доверие!
Но у меня не было даже малейшего желания завоевывать его доверие. Мне вообще не нравился весь этот разговор.
– Будете ужинать?
– спросил я.
– "Ужинать"!
– горестно повторил Флореску.
– Вы сразу обнаружили свою сущность...
В доме было тихо, вечерами моих хозяек никогда не было слышно. Мать и дочь были удивительно деликатны, ужин они оставляли мне на кухне, и, приходя домой, я всегда брал его сам.
– Ужин, - повторил Флореску еще печальней.
– Нет, мне нужно другое...
"Сейчас он попросит у меня денег", - подумал я, вспомнив, как он потребовал у меня деньги возле гостиницы.
Но он был не лишен гордости.
– Нам нужны люди, - грустно произнес он.
– А вы...
Флореску поднялся.
– Если кто-нибудь узнает о нашем разговоре, вам несдобровать, - шепотом пригрозил он мне на прощанье.
И исчез так же таинственно, как появился.
Тем вечером я долго не мог заснуть. Странный все-таки тип Флореску. Он производил двойственное впечатление: с одной стороны - мелочность и фанфаронство, с другой - какая-то одержимость и уверенность в себе.
Утром я пошел в типографию за свежим номером "Свободы" и встретил там Ботева.
– Вчера у меня был Флореску, - сообщил я ему.
– Не могу понять, что ему от меня надо.
– Что-нибудь да надо, - сказал Ботев.
– А что он вам предлагал?
–
– Он что, в Россию вас собирается посылать?
Ботев, видимо, знал, о чем вел речь мой вчерашний посетитель.
Я, впрочем, ничего не понимал и откровенно признался Ботеву:
– Не знаю, кто такой этот Флореску, но мне он не нравится, и мне непонятно, что может вас связывать с ним.
Ботев снисходительно поглядел на меня.
– Он может вам нравиться, может не нравиться, но это настоящий революционер. Известный не только в Бухаресте. В России, кстати, многие его знают. Я познакомился с ним два года назад. Его настоящее имя - Сергей Нечаев.
Мне, однако, это имя ничего не сказало.
– Неужели не слышали?
– удивился Ботев.
– О нем писали все русские газеты.
Тут я вспомнил. Года полтора назад газеты действительно писали и о Нечаеве, и о нечаевцах. Он будто создал в Москве какую-то тайную организацию и, опасаясь разоблачения, вместе со своими сообщниками убил студента Иванова. Сообщников судили, а зачинщик бежал за границу.
– Это который убил студента Иванова?
– Да, он утверждает, что Иванов оказался предателем.
– Ботев чуточку помолчал.
– Он действует чересчур конспиративно, но это истинный революционер. Агенты царского правительства охотятся за ним по всей Европе. У него железная воля и неукротимая энергия. Он друг Бакунина и Огарева, и у него есть чему поучиться.
Ко времени нашего разговора Бакунин и Огарев порвали отношения с Нечаевым. Но Ботев об этом не знал, как не ведал о том и я. Нечаев же, само собой, ничуть не стремился распространяться на сей счет. Что-что, а подавать себя в выгодном свете он умел.
– А как он очутился в Бухаресте?
– полюбопытствовал я.
– Ему грозила смертная казнь, - объяснил Ботев.
– Он бежал в Германию, оттуда в Париж. Но его и там выследили агенты царской охранки. И вот теперь он скрывается в Румынии. Да и Россия отсюда ближе. К сожалению, у него нет необходимых средств - обычная беда всех революционеров. Думаю, что здесь он долго не задержится. У него есть возможность достать деньги...
Люди - не боги, пророчествовать им не дано. Все произошло иначе, чем предполагал Ботев, веривший, что Нечаев вернется в Россию делать революцию.
– Надежда найти средства для борьбы никогда не должна покидать революционера, - продолжал Ботев.
– Любен задыхается от отсутствия денег, но не прекращает издавать "Свободу". Не хватает денег и на подготовку восстания в Болгарии, но мы их найдем...
– Не зайдете ко мне?
– обратился я к нему.
– Я хочу вам кое-что показать.
Ботев согласился.
– Вы квартируете у Добревых?
Он у меня еще не бывал, я не говорил ему, где квартирую, однако, оказалось, он знал, где и у кого я живу.