Короткая жизнь

Разумихин Александр Михайлович

А события происходили такие, что захватывало дух. Я был молод, жаждал действия, и мне начинало казаться, что Европе без меня не обойтись. У всех моих сверстников существовал лишь один идеал - служение человечеству. Изо всех героев нашего времени мне более других импонировал Байрон. Размышляя о Байроне, я понял, что, только погрузившись в стихию доброго и активного действия, можно избавиться от безнадежной тоски, порождаемой одиночеством... Я искал свой путь.

С марта я следил за событиями в Париже. "Московские ведомости" освещали гражданскую войну во Франции без особого сочувствия к восставшим. Некоторую

ясность в понимание событий внес один мой товарищ по университету, он прислал мне из Лейпцига несколько номеров газеты, где был напечатан обширный политический обзор, после чтения которого у меня появилось желание добраться до Франции и на баррикадах принять участие в борьбе за свободу. Но пока я раздумывал, Тьер залил Париж кровью. Коммуна была разгромлена. Я пришел в отчаяние.

Мысленно я всматривался в карту Европы. Какому народу сейчас хуже всего? Что побудило Байрона присоединиться к грекам? Его душу потрясли зверства турок! Мне вспомнились рассказы болгар, учившихся со мной в университете. Участь болгарского народа была, пожалуй, пострашней той, что выпала на долю греков. Но греки вот уже тридцать лет как вырвались из-под власти султана, а болгары все еще находились под его гнетом. И вот, после размышлений и колебаний, я принял решение ехать в Болгарию. Повлияла на мое решение и литература. Молодежь зачитывалась "Современником" и "Отечественными записками", стихи Некрасова заучивались наизусть, а Рахметову хотелось подражать.

Я призвал пред свои помещичьи очи бородатого управителя:

– Уезжаю, Николай Матвеевич.

– Далеко изволите?

– На Балканы.

– На службу определяетесь али как?

– Сам еще не знаю, но вроде как и на службу.

– А что с поместьем?

– Как управлял, так и будешь управлять.

– Воля ваша.

Тут я запнулся, не зная, как подступиться к самому главному. Матушка мне в деньгах не отказывала, но я, что называется, знал меру и частыми просьбами по поводу денег ей не докучал. Теперь я сам был своим деньгам хозяин, но затруднялся, сколько можно спросить с Николая Матвеевича.

Он сам пошел мне навстречу:

– Насчет средств небось интересуетесь?

– Дорога дальняя.

– Много ль понадобится?

– Тысячи, думаю, две.

– Нету сейчас у вас таких денег.

– Как хочешь, Николай Матвеевич, доставай.

– Али лесу маленько продать?

– Вот и отлично.

– И надолго вы?

– Не знаю, пришлю адрес, будешь высылать.

– И сколько же?

– Рублей двести в месяц... полтораста...

– Это мы одолеем.

Так и договорились: через две недели получаю на руки две тысячи серебром, а затем по указанному мною адресу каждый месяц будет высылаться примерно по двести рублей.

Можно было укладывать чемоданы. Странное чувство овладело мной, как только я принял решение. Нет, героем я себя не вообразил, но полагал, что избрал правильное направление, решив отдать свои силы освобождению измученного и родного нам, русским, народа. Будучи, однако, человеком достаточно трезвого ума, я понимал, что скоропалительность пойдет только во вред и мне самому, и делу, которому я собирался служить. Следовало все обстоятельно обдумать, а не бросаться опрометью на Балканы.

Поэтому сначала решил поехать в Москву, выправить заграничный

паспорт, повидаться с теми немногими болгарами, которых найду в университете, запастись рекомендательными письмами и тогда лишь... Но прежде необходимо было распрощаться со своими соседями-помещиками по всем правилам хорошего тона. Как то подобает известному в своих краях и благовоспитанному человеку, я должен был оставить о себе хорошую память. Должно было покинуть родные края приятным молодым человеком и добрым сыном своей матери. Я поехал по соседям.

Меня снисходительно спрашивали:

– Куда же вы?

– Не знаю, твердо еще не решил. В Геттинген или Гейдельберг. А может быть, и в Болгарию.

– А в Болгарию-то зачем?

– Все-таки славяне, славянское дело...

– Ах, молодость, молодость!
– слышал я в ответ.
– Ведь там и убить могут, турки не будут разбирать, болгарин вы или русский.

Я побывал у Дроздовых, у Затуловских, у Булавиных. Следующей была Анна Васильевна Стахова. Собственно, с посещения ее все-то и началось. Визит к ней значительно повлиял на весь ход моей жизни.

Впрочем, настоящая фамилия Анны Васильевны вовсе даже и не Стахова. Почему я ее назвал так, объясню несколько позже.

Стаховы - наши близкие соседи. Их земли граничат с нашими, и, хотя они значительно богаче нас, Анна Васильевна никогда не чинилась ни своим богатством, ни родством с князьями Чикурасовыми. Долгое время Стаховы жили в Москве и вдруг вернулись в деревню. До матушки дошли слухи о каком-то странном замужестве их дочери, после которого дочь уехала с мужем за границу, а Стаховы покинули Москву.

По приезде в деревню Анна Васильевна навестила мою матушку, та сделала ответный визит, и между ними установились добрые отношения, а по смерти супруга Анны Васильевны, Николая Артемьевича Стахова, перешли даже в дружбу. Поэтому миновать Анну Васильевну я не мог из одного уважения к памяти матушки.

Безоблачным июньским вечером въехал я во двор усадьбы Стаховой, передал лошадь подскочившему мужику, поднялся на крыльцо и велел доложить о своем прибытии. Анна Васильевна заспешила мне навстречу.

– Голубчик мой, Павел Петрович, какие тут доклады, вы всегда желанный гость.

Я приложился к ее сморщенной, высохшей руке, и мы прошли в гостиную. Маленькая, худенькая, с тонкими чертами лица, Анна Васильевна показалась мне совсем старушкой, кожа на ее лице покрылась сетью мелких морщин, а голосок звучал, как надтреснутая флейта.

– Совсем забыли старуху. В последний раз мы виделись на похоронах вашей матушки.

Я извинился, сослался на переживания, на заботы.

– А все потому, что один, - попеняла мне Анна Васильевна.
– Хотите, найду вам невесту?

Я объяснил, что мне не до невест, уезжаю в Болгарию, решил бороться за освобождение братьев-славян...

Задерживаться у нее не входило в мои планы, как вдруг Анна Васильевна неожиданно спрашивает:

– Павел Петрович, вам приходилось встречать Ивана Сергеевича Тургенева?

– Нет, Анна Васильевна, не довелось, - виновато признался я.
– Ведь Иван Сергеевич больше проживает во Франции.

– Он ведь тоже наш, орловский, у него именье под Мценском, - говорит Анна Васильевна.
– Я его хорошо помню, как и его маменьку, Варвару Петровну, жестокая была женщина...