Корректировка1.1
Шрифт:
– Ну, все, молодой человек, оформляем и, думаю, завтра, в крайнем случае, послезавтра уже можно звонить и приходить за деньгами. Давайте паспорт.
Это был как удар под дых.
Пока она что-то там писала, я притянул к себе друга и зашептал на ухо.
– Геша, паспорта у меня нет.
– Как нет, дома что ли забыл?
– Совсем нет... посеял где-то, найти не могу...
– Вот бляха-муха! Феля, ну ты даешь!
– он задумался на несколько секунд.
– Ладно хуйня-война, сдадим по моему. Щас я на Толяне метнусь до дому.
Альбина, к тому времени закончив писать, следила за нашим горячим диалогом.
– Алечка!
–
Она томно подняла к потолку прекрасные глаза.
– Гена, ты видел сколько у меня народу?
– Пять минут!
– уже пятясь к выходу, Генка тыкал перед собой растопыренной пятерней, - Пять минут!
Он выскочил за дверь и в кабинете повисла неловкая пауза.
Альбина откровенно скучала, подперев щеку кулачком. Я делал вид что интересуюсь развешанным по стенам секонд-хендом, исподтишка разглядывая хозяйку кабинета. Ей, наконец, это надоело.
– Ну, чего смотришь? На мне цветы не растут.
– Ты сама как цветок...
– не задумываясь, брякнул я.
– Незабудка!
– и запел, подражая Суручану, стараясь не сильно фальшивить: "Незабудка, незабудка, иногда одна минутка, значит больше чем года... Незабудка, незабудка, в сказке я живу как будто, и тебя я, Незабудка, не забуду никогда!"
Она хихикнула-по девчоночьи, в миг растеряв монументальную неприступность и показала мне на стул.
– Садись, чего стенку подпирать.
Я не заставил себя упрашивать и приземлился рядом с ней.
– Сам что ли сочинил?
– Ага, - желание подбить клин к хорошенькой девушке-товароведу победило мою природную честность, - вот прямо сейчас, экспромтом. Смотрю на тебя, а строки сами в голове складываются!
– Поэт что ли?
Я важно кивнул.
– Я поэт, зовусь Незнайка, от меня вам балалайка!
– Тоже сам сочинил?
– Нет, - на этот раз поскромничал я, - это народное.
– Ну, слово не воробей, - развела руками Аля, - теперь будешь Незнайкой.
Когда потный запыхавшийся Генка ворвался в комнату с паспортом в вытянутой руке, мы мило беседовали о конъюнктуре рынка и влиянии на нее жаркой погоды.
– Женское белье влет уходит, - без смущения рассказывала Альбина, - в такую жару совковые рюкзаки и парашюты (судя по жестам, имелись в виду лифчики и панталоны) кроме бабок никому носить не хочется. Очки тоже разбирают, как горячие пирожки, - она покрутила в изящных пальцах солнцезащитные очки с гордой надписью "Italian design".
– Жаль, что мужские - я бы себе взяла.
– Есть женские, - с горячностью заверил я.
– В следующий раз принесу. Эти, честно говоря, фигня, от ультрафиолета плохо защищают, а такие красивые глазки надо беречь! Есть настоящие, фирменные!
– Дорого?
– деловито осведомилась она.
– Договоримся, - пообещал я.
– Я вам случайно не помешал?
– вклинился уставший слушать наше щебетание Генка.
Через пять минут все бумаги были оформлены. Мы договорились, что завтра в это же время я позвоню, скорей всего вещи уже будут проданы, и можно будет приезжать за деньгами.
– Чао, Незабудка!
– сказал я, направляясь к выходу из кабинета.
– Гуд бай, Незнайка!
– насмешливо попрощалась она, и громко позвала уже прежним безразличным голосом.
– Следующий!
– Ты, никак к Альбинке яйца подкатить собрался?
– подчеркнуто небрежно поинтересовался
– Так это зря, она птичка не нашего полета.
– Много ты знаешь о моем полете.
Глава восьмая
За хлопотами время приблизилось к четырем, а кроме пломбира я ничего так и не съел. Кроме того, требовалось отблагодарить добровольных помощников, и мы решили посетить магазин. Но перед этим - долг платежом красен - я вручил обоим парням по одноразовой зажигалке. Рыжий Толян принял подарок с молчаливым достоинством, зато Генка, узрев голую девку на прозрачном корпусе с золотой надписью Lolita, издал серию восхищенных воплей, и принялся яростно щелкать и крутить колесико, увеличивая и уменьшая язычок пламени. Глядя на его реакцию я в который раз ощутил неловкость - в этой "консерватории" надо что-то серьезно подправить, чтобы мои соотечественники перестали радоваться всякой иностранной безделушке, словно папуасы стеклянным бусам.
Мы пересекли Проспект в неположенном месте и, пройдя сто метров, вошли в универсам под названием "Универсам". Миновали за ненужностью молочную секцию, и попали в отдел сыров, где в окружении пестрой стайки плавленых сырков важно лежали круглые батоны "копченого колбасного". Одним из них мы и поживились. Ассортимент отдела собственно колбас был представлен "ливерной" и чем-то странным квадратным похожим на кирпич, обзывавшимся "колбасный хлеб". Бросив в корзинку один из "кирпичей", мы прогулялись вдоль стеллажа с консервами, где отоварились парой банок "завтрака туриста" и кабачковой икрой.
Зато в винной секции нас ждало разочарование: измученные алкогольной жаждой сограждане успели расхватать все крепленое. Из корзин на нас уныло глядели бутылки с сухим "Алжирским" и "Механжийским" в народе прозванным "механическим", да еще "Гымза" в больших оплетенных бутылях, которой брезговали даже отъявленные алкоголики в минуты тяжкого похмелья. Впрочем, в зале самообслуживания было выставлено лишь самое дешманское пойло. Все ценой подороже продавалось по старинке в отдельном закутке, где товар отгорожен от покупателей прилавком за которым несла вахту суровая продавщица. Там имелся довольно-таки неплохой выбор марочных портвейнов, коньяков и настоек. Я взял три бутылки "Алабашлы" за четыре семьдесят и уже собирался отойти, как вдруг остановился осененный внезапной мыслью. Идею срочно требовалось проверить, и я попросил у продавщицы коньяк КС "Москва", аж за четырнадцать тридцать со стоимостью посуды. Продавщица, несколько удивленная моим выбором, с трудом дотянулась до пыльной бутылки, стоящей на самой верхней полке.
– Дурак, что ли?
– не сдержал эмоций Генка.
– Спокойно, Геша, это для дела!
Употреблять приобретенное, мы отправились в гаражный кооператив, где Толян работал ночным сторожем, а заодно подхалтуривал ремонтом автомобилей. Там он арендовал у какого-то деда сдвоенный бокс, в одной половине которого обитал "запор", а вторая служила собственно мастерской. Сейчас она была свободна, и мы уселись прямо за верстаком, предварительно сдвинув инструменты и расстелив газету. Долго нам побыть в тесной компании не удалось, судя по всему, Толянов гараж служил местом регулярных тусовок, и к нашей пьянке, как мухи на мед стали слетаться его и Генкины приятели. К хвостовикам здесь относились с презрением, и поэтому каждый нес что-то с собой: кто "Яблочное" с "Солнцедаром", кто "Стрелецкую", а кто и вовсе самогонку.