Корректировщик
Шрифт:
Придется Сыроежкина дрессировать.
Извините, воспитывать.
Хорошо хоть собаку не завел…
Огибаю систему хранения и попадаю в общую жилую зону. Кроватями и тумбами дело не ограничивается. У каждого — по письменному столу и вращающемуся офисному креслу. И тут меня поджидает новый шок.
Стационарный компьютер.
Вы не поверите. Человек припер в общежитие через полстраны системный блок, ЖК-монитор, мышку и клавиатуру. Беспроводные, но всё же. Это за гранью добра и зла.
И колонки.
Из которых валит тяжелый рок.
— Выключи, голова болит.
Сыроежкин
— Пожалуйста.
— Ладно.
Вожделенная тишина.
Картина разгрома довершается незаправленной кроватью слева, валяющейся безразмерной футболкой, пылью и грязью.
Займусь этим позже.
А сейчас — на свежий воздух.
Широкое окно и балконная дверь — прямо по курсу. Дверь преподносит неожиданный сюрприз — она тоже открывается ключ-картой. Выхожу на широкую террасу и понимаю причину. Лоджия имеет форму буквы «Г» и огибает угол нашего корпуса. А еще между двумя комнатами блока нет перегородки. Очередное коллективное пространство. Над головой — прозрачный пластиковый навес, опирающийся нижними углами на профильные трубы. Профили — часть металлического ограждения. Так. Что ж мы получаем, господа хорошие? Обитатели нижних этажей защищены от холодов остеклением, а мы открыты всем ветрам. Зимой у меня будут сугробы. Балкон придется чистить. Везение номер два.
— У нас нет остекления, — замечаю вслух.
— Нет, — соглашается Виталик. — Ничего, это всё ерунда. Зато летом прохладно, птички поют…
— Аргумент.
Осматриваюсь.
На террасе — круглый столик, четыре плетеных кресла. И больше ничего. По пластику струятся водные ручейки, вниз срываются тонкие струйки. Дождь снова усилился.
Вид открывается шикарный. Я даже забыл про стоящего рядом упыря, который непрерывно что-то рассказывает. Сыроежкин сливается с мокрым шумом и коричнево-зеленым фоном прилегающего к корпусам сквера. Прямо по курсу — пламенеющая готика «Заратустры».
И никого.
Поворачиваюсь к соседу.
— А где все?
Мой вопрос прервал очередную тираду по поводу комаров и того, что спать на террасе прикольно, но загрызут.
— В смысле?
— Люди, — уточняю я. — Ученики, поступающие на первый курс. Их родители. В общаге — только мы с тобой.
— А, — дорубил сосед. — Ты не в теме. Официально прием документов начинается завтра.
— Меня же приняли.
— Конечно, — кивает Виталик. — По программе обмена принимают. И по направлениям с личными рекомендациями. А так — нет. С завтрашнего дня все первокурсники повалят.
— И эти заселятся? — киваю на шестьдесят первую квартиру.
— Не факт. Петр Ильич говорит, что общаги стоят наполовину пустые. Тут много вторых и третьих курсов, но они подтянутся в конце августа.
— Понятно.
Вот они — объяснения.
Сыроежкин способен приносить и некую пользу, если вдуматься. Это кладезь полезной информации.
— Я в душ, — топаю в комнату, бросаю рюкзак на свою кровать и начинаю раздеваться. — Там всё в порядке? Вода есть?
— Да, мойся, — раздается голос соседа. — Ты не против, если я опять музыку включу?
— Только негромко, — вешаю куртку в шкаф. Кеды мокрые, надо бы просушить. — А сушилка
— Внизу прачечная, — напоминает Виталик. — И там же общая сушилка.
Гадство.
— А что с полотенцами?
— У кастелянши.
И как я сразу не догадался.
— Возьми моё, если хочешь, — великодушно предложил сосед.
Плюс один тебе в карму, чувак. Жаль, что у тебя не найдется запасных сланцев.
Топаю в душ босиком. В руках — мыло, шампунь и грязные носки. То еще зрелище. Радует, что санузел не блокируется ключ-картой. Лампы внутри включаются хлопками. Удобно. Кабина глубокая, дверцы не заклинивает. Сантехника — простая и дешевая. Без дополнительных режимов, сенсоров и прочих наворотов. Поднимаешь однорычажный кран — и моешься.
Носки я постирал туалетным мылом.
С прачечной позже разберусь.
— У нас еще корзина для грязного белья есть, — сообщает Виталик, когда я возвращаюсь в комнату.
— Где?
— Вот, — он сдвигает секцию шкафа-купе. И я вижу в левой нижней ячейке упомянутую корзину. — Кидай туда всё, что в стирку.
— Лады, — я выхожу на террасу и раскладываю мокрые носки на плетеном кресле. Повесил бы на перила, но вдруг ветер сдует?
Хочется спать.
И есть.
— А где холодильник? — мысль резкая, как удар грома.
— На кухне.
— Общий.
— Да.
— На восемь человек?
— Он большой, — заверяет Сыроежкин и широко разводит руки. — Вот такой.
— Да ладно.
— Не вру. Четырехкамерный, туда можно хоть трупы пихать.
— Добрый ты, Сыроежкин.
Натягиваю свежие носки. Дождь почти прекратился, так что можно и прогуляться за едой. Вряд ли Сыроежкин запасся продуктами. А если и запасся, то какой-нибудь дрянью.
— Куда собрался?
— В магазин.
— За продуктами?
— Ага.
— Я сейчас тебе денег дам, купишь мороженого?
Смотрю в окно.
Мелкая морось, промозглость, клубящаяся муть над крышами. Для мороженого — лучше не придумаешь.
— Без проблем. Денег, не надо, я угощаю. Тебе какое?
— О, — обрадовался Сыроежкин. — Ты лучший сосед в мире, Кен. Пломбир в вафельных стаканчиках. Штук десять.
«С» — скромность.
И умеренность во всем.
Подумав, решаю оставить рюкзак в комнате. Документы у меня на Кена Мори, планшет запаролен. Расплачиваюсь я браслетом — не имею привычки таскать с собой наличность в кошельке. Черт, у меня даже кошелька нет.
Застегиваю куртку и поворачиваюсь, чтобы уйти.
— Ты же не знаешь, где магазин, — доносится мне вслед.
— Я скачал карту города.
— В кампусе есть магазин, — сообщает Виталик. — Но это так, если спешишь. Он маленький совсем. Топай на Береговую, там «Копеечка» стоит.
— Разберусь.
Дверь отсекла вездесущего Сыроежкина, и меня окутала долгожданная тишина. Не то, чтобы я не любил рок, но мексиканская его разновидность — это вынос мозга.
По карте получалось, что гипермаркет «Копеечка» действительно стоит на улице Береговой, дом 21. Мне надо выйти на Дворянский проспект, свернуть направо, затем — налево. Название улицы случайным не назовешь — она тянется вдоль реки Улалушки.