Корреспондент Рива Блюм.
Шрифт:
– Писем?- переспросил фон Эккервальде.
– Да. Несколько частных корреспонденций, адресованных офицерам порт-артурского гарнизона. Собственно, это обстоятельство и стало причиной того, что железнодорожные "голубомундирные" через местного воинского начальника связались со мною.
– "Голубомундирные" говорите?- усмехнулся фон Эккервальде, -Без Михаила Юрьевича не обошлось, так что ли? "И вы ,мундиры голубые..."
– Вы разве не слыхали, господин подполковник- я в молодости был замечен в крамоле,- вызывающим тоном сказал Лавров.
– В студенческие годы ,надеюсь?
– Разумеется.
–
– Цитата, ошибочно приписываемая Черчиллю, звучала примерно так: "Кто в молодости не был радикалом- у того нет сердца, кто в зрелости не стал консерватором - у того нет ума".
– пояснил Лавров.-Пол Эддисон из Эдинбургского университета утверждает, что Черчилль явно не мог сказать это, так как он сам был консерватором в 15 лет и либералом - в 35. Кроме того, стал бы он говорить столь неуважительно для Клемми Черчилль, которая всю жизнь считается либералкой?
– Глубоко копаете, Лавров.
– "Если в 16 лет Вы не были либералом - у Вас нет сердца. Но если к 40-ка Вы не стали консерватором - у Вас нет мозгов" - это сказал Бенджамин Дизраэли.- негромко произнес ротмистр Теруни.
– Оба глубоко копаете, господа,- сказал, но уже несколько раздраженным тоном, начальник контрразведочного бюро Квантунского укрепленного района подполковник Карл Эмильевич фон Эккервальде.- Но мы отвлеклись, господа. Что там с письмами и трупом, Лавров?
Старший наблюдательный агент Лавров молча вручил фон Эккервальде тощую папочку в обложке из оберточной бумаги-"дело об обнаружении трупа".
В ней среди бумаг- обычный протокол места происшествия-фотоснимок раскроенного надвое человека, отдельно фотоснимок головы. Снимок на фоне шпал и рельсов, забрызганных кровью, и темного пятна, пропитавшейся кровью земли. В протоколе методично описано положение рук, ног, туловища и прочая неизбежная формалистика. С такой же педантичностью перечислены немногие вещи, оказавшиеся в карманах погибшего.Они были подшиты к делу в газетном пакете.
– Что по поводу трупа сказали "голубомундирные"?-поинтересовался фон Эккервальде, возвращая папку Лаврову,- Не криминал?
– По всей видимости погибший пытался на ходу перейти из вагона в вагон и нечаянно упал под колеса.- предположил Лавров.
– Пьян что ли был? Как он мог под колеса свалиться?
– Подробную экспертизу еще не проводили. Труп в городском анатомическом театре, на вскрытии. Позже заключение получу.
– А что письма?
– Ничего особенного, обычная частная корреспонденция с "материка".
– Личность погибшего, конечно, еще не установили?-полуутвердительно спросил фон Эккервальде.
Лавров отрицательно покачал головой.
– Национальность погибшего? Китаец, нет?
– Русский. Или европеец.
– Обычная частная корреспонденция с "материка"...-задумчиво повторил ротмистр Теруни.
– Что, ротмистр, есть соображения на этот счет?- тотчас вскинулся фон Эккервальде.
Теруни кивнул.
– У меня, признаться тоже. Едем-ка на служебную квартиру, по пути и продолжим разговор! Вы, Лавров, поезжайте в анатомическую, сами
– Придется немедленно проверить как в укрепрайоне проходит корреспонденция.- решил начальник контрразведочного бюро, усаживаясь в автомобиль.
– Становится понятным, что корреспондент Рива Блюм имеет возможность, помимо конкретных сведений секретного характера, давать еще и "фактический материал", добывая его из частной переписки господ офицеров для сдабривания своих публикаций.
– Но много ли почерпнешь из личных писем?- усомнился Теруни.
– Поверьте ротмистр, есть слишком много способов ,дающих изобретательным дуракам возможность разбалтывать в письмах о намечающейся дислокации, о развертывании войск, даже похвастаться перед своим однокашником, находящимся в другой бригаде, в другом полку, на другой батарее, перевооружением своей бригады, своего полка, своей батареи. И не соображают они, что разобраться в недомолвках, намеках и условностях как письма, так и личной болтовни очень легко. А результат один.
8.
28 апреля 1934 года. Вечер.
Обсуждая планы на следующий день фон Эккервальде обратился к Теруни:
– До этого времени мы двигались слишком прямолинейными шагами, не кажется ли вам, ротмистр? Искали "Форд",смотрели джентльмена из консульства и не использовали других возможностей. Мы уподобились шахматистам, выдвигающим пешки, ходили по прямым линиям, а король с королевой оставались недосягаемыми. Надобно сделать ход конем, чтобы порвать их линию обороны.
– Что за ход?
– Теперь мы можем сделать некоторые выводы. Истекшие сутки я определяю как период накопления материалов и наблюдений. Во-первых, из факта обнаружения частных писем при погибшем из поезда неизвестным. Во-вторых, из сведений полученных от наружного наблюдения за автомобилем английского консула. Собственно, достаточно оказалось и одного дня самого пристального наблюдения за машиной. А именно: консульский курьер со своей спутницей, которая, как вы ротмистр, верно предположили, является стенографисткой-машинисткой британского дипломатического представительства, миссис Анной Граудинэ, якобы натурализованной латышкой, якобы уроженкой Риги (я послал запросы в Лифляндское губернское жандармское управление, ответа жду через два-три дня), ранее состоявшей в подданстве Российской Империи, сегодня вечером вновь посетил "Рыбарис", где они уж слишком долго отсиживались, чего-то или кого-то ожидая.
– А почему об этой Граудинэ вы говорите "якобы"? "Якобы" латышка, "якобы" уроженка Риги? Я что-то пропустил?
– На сей счет есть некоторые соображения, но о них с достаточной уверенностью я смогу говорить только когда получу подтверждение из Риги. Но продолжу -до этого, в течение дня, консульский "Ройльс-Ройс" метался по всему Квантунскому полуострову- побывал в Порт-Артуре, побывал в Нангалине, в Талиенване, мотался по Дальнему от одной окраины к другой. Догадываетесь, что это означает?