Коррумпированный город

Макдональд Росс

Аллистер сидел и смотрел мне в глаза.

– Я написал это письмо по принуждению. Оно никогда не будет признано подлинным. Я написал его на своей пишущей машинке под диктовку и подписал под дулом пистолета.

– Это похоже на вас. К тому же, может быть, у вас с Керчем одинаковый стиль. Вы оба пользуетесь громкими словами, не вкладывая в них никакого смысла.

– Это письмо не имеет ценности. Я юрист и знаю, о чем говорю.
– Голос его звучал авторитетно, и я поразился, как быстро он оправился. Я спрашивал себя, что он успел

сделать, лежа на диване вниз лицом.

– Вы совершили убийство, чтобы заполучить это письмо, - сказал я.
– Оно принесет вам большие неприятности, когда показания миссис Сонтаг подкрепят его содержание. И когда обнаружится, что пуля в голове Керча соответствует оружию, которое вы применили.

На это он дал бойкий ответ:

– Застрелив Керча, я сослужил службу обществу. Он оказал сопротивление при аресте, и, как глава городской администрации, я был обязан выполнить предписания закона.

– А Гарланд, находясь в бессознательном состоянии, тоже оказывал вам сопротивление?

– У вас нет доказательств того, что Гарланда убил я. У вас вообще нет никаких веских доказательств против меня. Если даже она попытается дать показания, то они будут аннулированы по моральным соображениям.

– Моральные соображения!
– взвизгнула она из своего угла.
– В моей жизни существует только одна вещь, которой я стыжусь. Это вы. Я упеку вас на электрический стул, господин Моралист.

При этом показное спокойствие его лица нарушилось, и он показал зубы.

– Если пропаду я, то пропадешь и ты. Ты не можешь рассказать обо мне, не признавшись в соучастии.

– Потому что я знала, что тот револьвер ты взял у Джоя? Не смеши меня!

– Вам следует почитать протоколы, Аллистер. Любой суд присяжных признает за ней право защищать своего брата. Во всяком случае, воздержаться от того, чтобы выдавать его полиции. Особенно теперь, когда его нет в живых.

Он мгновенно и, надо сказать, весьма искусно изменил тактику.

– Послушайте, Уэзер, эта женщина не играет тут большой роли. Сама по себе она ничего не сможет сделать. Насколько я понимаю, вы намерены остаться здесь и унаследовать финансовые интересы своего отца...

– Никаких сделок. Я буду вести свои дела чисто.

– Понятно.
– Он сделал новый поворот.
– Это я и имею в виду. Если мое имя втопчут в грязь, то муниципальная реформа безнадежно пострадает. Вчера вечером мы договорились работать вместе, Джон.

– Не называйте меня Джоном.

– Простите. Я поступил неправильно. Я это признаю. Но плохими оказались мои средства, а не цели. Я убил вашего отца - это звучит ужасно, не правда ли? Но я сделал это, потому что искренне верил: это послужит общему благу. Я искренне раскаялся в своем преступлении, о чем свидетельствует это письмо...

– Вы написали его под дулом пистолета.

– Позвольте мне, пожалуйста, закончить. Я извлек массу уроков, Уэзер. Я узнал, что цели никогда не оправдывают средства, потому что в таком

случае цели определяются самими средствами. Разве мы не можем вместе потрудиться для достижения доброй цели?

Он говорил четко и быстро, подчеркивая свои слова выразительными движениями рта и ноздрей. Но для меня они значили не больше, чем слова, зачитанные из словаря в алфавитном порядке.

– Поберегите свое красноречие для присяжных заседателей, - сказал я ему.
– Через несколько минут вы уже сами поверите своему рассказу. Вот почему люди вашего пошиба так опасны, Аллистер. Вы можете заставить себя поверить во что угодно.

– Я сказал вам, что признаю свои ошибки...

– Послушайте для разнообразия, что скажу я. Вы связываете себя с благим делом, а это значит, что ваше тщеславие приобретает привкус святости. Вы можете убедить себя в том, что трудитесь ради высокой цели, ради цели столь возвышенной, что это ставит вас над законом. Вы убили человека, но не считаете себя убийцей. Вы политический убийца, убивший в интересах создания хорошего правительства, и сами же возглавили это правительство.

– Вы попали в точку, - произнесла женщина.
– Когда что-то делает он сам, то думает, что это не мерзость.

– Почему я должен слушать ее ругань?

– Достань себе палочку-выручалочку, господин Аллистер-Паллистер. Ты не можешь даже лечь в кровать с женщиной, не сделав вид, что склоняешь колени у алтаря.

Он сделал движение в ее сторону.

– Ты обливаешь грязью все святое!

– Грязью!
– Она плюнула.
– Грязь - это ты!
– Она пошевелила рукой с пистолетом, и на мгновение комната замерла, замолкла, как сама вечность.

– Может быть, вам лучше опять пойти на кухню?
– заметил я.
– Нам надо еще кое о чем поговорить.

– Я имею право находиться здесь, так? Это мой дом.

– Идите на кухню. И будет лучше, если вы отдадите мне пистолет.

– Нет, я его не отдам. Это волосок, за который я уцепилась.
– Она медленно поднялась и вышла из комнаты, презрительно раскачивая бедрами.

– Вот чем кончается дело, когда начинаешь убивать людей, - сказал я.
– Ей вы больше не нравитесь.

Он повернул голову и проводил ее взглядом. Она прошла на кухню, села там на стул и положила револьвер на стол, напротив себя. Когда он снова заговорил, то голос его звучал совсем иначе, приглушенно.

– Кажется невероятным, - промолвил он, - чтобы я попытался кого-то убить. А убил троих. И ведь все зря.

– Зря убили?

– И убивал зря, и все остальное... Мне - крышка. Уже четыре года назад я был конченым человеком. Тогда же мне надо было покончить и с собой, и со всеми этими делами.

– Что произошло четыре года назад?

Он посмотрел на меня и попытался улыбнуться, но лицо отказывалось ему повиноваться.

– Я не могу вспомнить. Вы не поймете, даже если я попытаюсь рассказать об этом. Думаю, это была война.