Корсар

Байрон Джордж Гордон

Борьбу стихий забыв, Архипелаг Едва доносит сонный лепет влаг; А в переливах медленной волны Сапфирно-золотые пелены И острова, чей строг и мрачен вид, Хоть океан улыбки им дарит.

II

Не о тебе рассказ, но что влечет К тебе мой дух? Величье ль древних вод? Иль просто имя магией своей Сердца чарует и манит людей? Прекрасный град Афины! Кто закат Твой дивный видел, тот придет назад Иль всюду, вечно будет изнывать, Как я, кому Циклад [30] не увидать. Тебе не чужд моей поэмы лад, Твоим был остров, где царит Пират. Верни ж его и вольность с ним — назад!

30

Циклады (Киклады) —

группа островов в Эгейском море.

III

В последний раз лучом задев маяк, Закат померк, и вот — полночный мрак В душе Медоры: третий день печаль; Хотя попутным ветром веет даль, Нет Конрада, и нет вестей о нем; Ансельмо бриг еще вчера пристал, Но Конрада нигде он не встречал… Была б развязка страшная иной, Когда б корсар взял этот бриг с собой! Свежеет бриз. Весь день ждала она, Что будет мачта ей вдали видна; Теперь, тоскуя, тропкою с высот Она на берег в тьме ночной идет И бродит там, хоть брызгами прибой Одежды мочит ей, гоня домой. Бесчувственно она стоит, глядит И холод лишь ей душу леденит. Все глубже ужас, беспросветней тьма: Явись он вдруг — она сошла б с ума! Вдруг перед ней полуразбитый бот, Как бы ее нашедший, пристает. Без сил гребцы; кто — ранен, но никто В рассказах кратких не сказал про то: Всяк, затаясь, предоставлял потом Угадывать, что стало с вожаком, Кой-что и знали, но боялись весть До слуха их владычицы довесть. Но ясно все. Не дрогнула она, Отчаянья глубокого полна: В ней, хрупкой, был великий дух — такой, Что действует, лишь овладев собой. С надеждой жили трепет, слезы, страх; Теперь конец — все обратилось в прах. Но сила из дремоты говорит: «Любимый умер, — что ж еще грозит?» Но силы той в простой природе нет: С ней сходен лишь горячки жаркий бред. «Безмолвны вы… Я не спрошу… Зачем? Все поняла… Пусть каждый будет нем… Но все же… все ж… не разомкнуть мне губ!. Я знать хочу… скорее… Где же труп?» «Как знать? Едва спаслись мы: но твердит Один из нас, что не был он убит; Что в плен был взят; что был в крови, но — жив». Она не слышит: чувства, как прилив, Плотину воли смыли; ужас в ней Не смел прорваться, был он слов сильней. Вдруг, пошатнувшись, рухнула она, И ей была б могилою волна, Когда бы руки грубые гребцов Ее не подхватили средь валов. В слезах, ее водою моряки Кропят, обвеивают, трут виски. Она очнулась. Женщин к ней зовут И, горестно с ней распростясь, идут К Ансельмо в грот, чтоб рассказать тому, Что краткий блеск победы канул в тьму.

IV

Кипит совет. Все требуют отбить Начальника! Дать выкуп! Отомстить! Все рвутся в бой, как будто сам вожак Указывает им, где скрылся враг. Что б ни случилось — с ним все души в лад: Жив он — спасут, погиб он — отомстят. Беда врагу, коль затаили месть Те, в ком жива и сила их и честь!

V

В гареме, в тайной комнате, сидит, Решая участь узника, Сеид. Любовь и злоба — вперемежку в нем: То он с Гюльнар, то с Конрадом вдвоем. Гюльнар — у ног, готовая согнать С его чела угрюмую печать, И черные глаза ее горят, Стремясь привлечь его смягченный взгляд; Но он лишь четки движет вновь и вновь, Как бы по каплям жертвы точит кровь. «Паша! Твой шлем победою повит; Сам Конрад взят, а весь отряд убит. Ему уделом смерть — и поделом! Но все ж — тебе ль его считать врагом? Ты так велик! Не лучше ли сперва Ему дать откупиться? Есть молва, Что он несметно, сказочно богат! Ты мог бы взять, паша, бесценный клад! Потом же — нищ, гоним и угнетен Твоей добычей снова станет он. А так — остатки шайки заберут Сокровища и в дальний край уйдут». «Гюльнар! Когда б он мне сулил тотчас За каплю крови каждую — алмаз, Когда б за каждый волос предложил Любую из золотоносных жил, Когда б дары арабских сказок он Здесь разложил — все ж был бы он казнен! И даже казни б не отсрочил я, Раз он в цепях, раз власть

над ним — моя! Ему я пытку все изобретал, Чтоб, мучась, он подольше смерти ждал!» «Нет, нет, Сеид! Он слишком прав, твой гнев, Чтобы простить, вину врага презрев. Хотела я, чтоб ты в свою казну Богатства взял: без них он как в плену; Без власти, без людей, без сил, пират, Лишь ты захочешь, снова будет взят». «Он будет взят!.. Я даже дня ему Не дам, злодею, ныне — моему. И для тебя — раскрыть пред ним тюрьму, Прелестная заступница? Ведь ты Ему воздать за проблеск доброты Великодушно хочешь? Ведь он спас Вас всех — конечно, не вглядевшись в вас! Ведь должен чтить я столь высокий дух!.. К словам моим склони твой нежный слух; Тебе не верю; речь твоя и взгляд Во мне лишь подозренье укрепят. Когда с тобой покинул он гарем, Ты не мечтала ль с ним уйти совсем? Ответь! Молчи! уловкам всем конец: Ты вспыхнула — предательский багрец! Поберегись, красавица! Поверь: Не только он в опасности теперь! Ведь с ним… Но нет!.. Да будет проклят миг, Когда тебя он в пламени настиг И вынес, обнимая!.. Лучше б… Нет! Меня томил бы горькой муки бред! Теперь же лживой говорю рабе: Как бы я крыльев не подстриг тебе! Смотри же, берегись; я не шучу, Я за измену страшно отплачу!» Он встал и вышел, отвратив глаза; В них гнев блеснул, в прощании — гроза! Ах, плохо знал он женщину: ее ль Смирит угроза и удержит боль? Он мало сердце знал твое, Гюльнар, Где нынче — нежность, а чрез миг — пожар! Обидны подозренья; ей самой Неведомо, что в жалости такой Зерно иное; мнилось ей: она, Раба, рабу сочувствовать должна Иль пленнику; неосторожно вновь Она в паше разгорячила кровь; Он, в бешенстве, был с нею груб, и вот В ней буря дум — ключ женских бед — растет.

VI

Дней и ночей меж тем тянулась нить Жуть, мрак, тоска… Сумел он победить Уверенностью темную боязнь: Ведь каждый час нес худшее, чем казнь; Ведь каждый шаг мог шагом стражи быть, Что явится его на казнь влачить; Ведь каждый оклик, что порхнет над ним, Мог быть последним голосом людским! Смирил он ужас, но надменный дух Все жить хотел, был к зову гроба глух. Он был истерзан, слаб — и все же снес Борение, что битв страшней и гроз. В кипенье боя, в яростных волнах Едва ли с мыслью будет сплавлен страх; Но быть в цепях, сознав ужасный рок, Коснеть в когтях изменчивых тревог, Глядеть в себя, ошибок числить рой Непоправимых, гнуться пред судьбой, О невозвратном сожалеть, дрожать Пред неизбежным и часы считать, И знать, что друга нет, кто б людям мог Сказать, что твердо встретил он свой рок И рядом враг, бесстыдный клеветник, Рад грязью бросить в твой последний миг; А пытка — ждет; пусть духу не страшна, Но тело может одолеть она; А лишь простонешь, вскрикнешь лишь едва На мужество утрачены права. Здесь — гроб, а рай — не для твоей души: Владеют им святые торгаши; Земной же рай, не лживый рай небес, Навек — в разлуке с милою! — исчез. Вот чем терзался в эти дни пират, И мысли те страшней, чем самый ад. Боролся он — и так или не так, Но выдержал, а это не пустяк!

VII

День первый минул, а Гюльнар все нет; Еще два дня — все то же. Вновь рассвет. Но, видно, чар немало у Гюльнар, А то бы дня не встретил вновь корсар. Четвертый день ушел за небосклон, И ночь примчала за собой циклон. Как бы впервые шторм ревел над ним, Так он внимал просторам ветровым! И дикий дух, желаний диких полн, Весь откликался на призывы волн. Среди стихий, бывало, мчался он, Их буйством и безумием пленен, И тот же гул звучит средь этих стен, Звучит, зовет, и… там — простор, здесь — плен! Свирепым ветром завывала тьма, Еще свирепей рушились громá, И за решеткой молнии зигзаг Прорезывал порой беззвездный мрак. Подполз к бойнице он и кандалы Подставил молниям — пусть бьет из мглы! Так, руки вздев, просил себе корсар У неба искупительный удар. Но и молитву дерзкую и сталь Гроза презрела и умчалась вдаль; Гром тише, смолк… И вновь пират померк, Как будто друг его мольбы отверг!