Корсары Ивана Грозного
Шрифт:
Утро 12 мая началось как обычно. Под пение пастушьего рожка хозяйки выгоняли скотину за ворота. Еще не взошло солнце, а селяне, позавтракав, отправились на сенокос. В здешних местах стояла жаркая погода, и, несмотря на раннее время, травы стояли высоко. В избах остались старые и малые.
Анфиса управлялась с косой, как хороший мужик, и не отставала от отца и брата. Солнце на синем безоблачном небе поднималось все выше и выше. То отец, то сын, утирая со лба обильный пот, прикладывались к глиняному кувшину
— Довольно, Федор, — тяжело дыша, сказал отец, перестав косить, — отдохнем. Анфиса, кончай работу. — И он побрел к разросшемуся кусту лесного орешника. Босые ноги старика ступали по скошенной мягкой траве.
Но отдохнуть им не пришлось.
Раздался продолжительный свист. Из-за леса вырвался большой отряд конных ордынцев. Размахивая кривыми саблями, они дико вопили.
Анфиса не успела вскрикнуть, как оказалась связанной. Отца, бросившегося на помощь с топором, враги закололи.
В селе кто-то ударил в набат. Призывный звон колокола прокатился над нивами. Но колокол звонил недолго… Вскоре запылало село, подожженное со всех сторон.
Мужиков и баб со скрученными назад руками татары согнали в кучу на опушке леса.
Громко рыдали женщины, ругались и плакали от ярости мужчины.
Ордынцы пригнали и остальных жителей Подгорья, захваченных в селе. Это были дети — мальчики и девочки. Дряхлых стариков и старух татары не брали.
Неожиданное нападение на крестьян во время сенокоса и полевых работ было излюбленным приемом крымчаков. Никто не мог ни убежать, ни спрятаться. Оставшихся в избах выкуривали дымом.
Татарские обозники нарубили в лесу жердей и привязали за руки по десять человек к жерди. Отцы и матери подзывали своих детей, чтобы быть вместе на одной жерди.
Все свершилось быстро, солнце еще не достигло вершины своего дневного хода, а воины уже погнали пленников к месту стоянки главной орды.
Позади полыхало пламя. Как факел, ярко горела высокая церковная звонница. Горели бревенчатые избы. Рязанцы оборачивались и крестились, глядя с тоской на пожарище.
Анфиса заметила, что брат Федор шел в передней десятке. Его поймали и тоже привязали к жерди.
Татарские конники шли рысью, заставляя бежать и пленных. Люди выбивались из сил, мучились от жажды, глотали пыль, поднятую конскими копытами. На пути от плохой пищи и от усталости умерло много детей, остались самые выносливые.
На третий день подгорских крестьян пригнали к большому скопищу русских пленных, захваченных в разных местах Рязанской земли.
Здесь расположились крымская орда и большая ногайская орда под командованием самого хана Девлет-Гирея.
Под давлением турецкого султана и своих советников хан покинул бахчисарайский дворец и выступил в поход.
Великий из великих сидел в роскошном шатре среди шелковых подушек,
Шатер был окружен невысоким забором. Никому без ханского пропуска не разрешалось переступать эту границу. Нарушители карались смертью. Над шатром развевалось турецкое знамя — зеленое с красным и ханский знак — хвост белой лошади, перевитый золотыми нитями и привязанный к палке.
Вокруг забора поставили свои кибитки главные ханские вельможи. Остальные спали прямо на земле, подостлав баранью шкуру.
Каждый военачальник мечтал получить не один десяток рабов и выгодно продать их перекупщикам. И каждый простой воин надеялся на раба или рабыню и, пользуясь их трудом, хотел жить до следующего похода.
Весь следующий день в орде слышались крики и ругань — татары делили пленников. Десятая часть всех русских, самые красивые и здоровые, предназначались хану. Остальных разделили между собой мурзы и рядовые воины.
Утром русских невольников под охраной небольшого отряда всадников погнали в Крым.
Хан Девлет-Гирей со всем своим войском остался на прежнем месте. Он давно послал гонца в пограничную литовскую крепость Черкессы и ждал вестей.
Прошло еще два дня.
В ханский шатер, вздыхая и отдуваясь, вошел мурза Сулеш в огромной серебряной кольчуге и бараньей шапке. На квадратной золотой пластинке, вделанной в кольчугу, вырезано изречение из Корана.
— О сладкорукий, — тихо произнес мурза, — несколько русских прибежали к тебе с берегов Оки, у них важные вести. Их начальник Кудеяр Тишенков хочет видеть тебя, великий.
Хан восседал, опершись локтем на шитую золотом подушку. У него опять разболелась грыжа. Услышав слова вельможи, хан обрадовался, но виду не подал.
Мурзе Сулешу жарко в бараньей шапке, пот ручьями стекал со лба. Но татарин не смел утереться и только моргал глазами.
Хан приподнял тяжелые веки и покосился на лекаря-армянина, готовившего целебную мазь, на вельмож, окружавших его.
— Если важные вести, — вздохнув, сказал он, — пусть войдет Кудеяр Тишенков.
Мурза Сулеш с поклоном удалился.
В шатер ввели русоволосого парня с окровавленным лицом и связанными назад руками.
— Кто ты? — спросил Девлет-Гирей, придерживая живот рукой.
— Кудеяр Тишенков, боярский сын, из города Каширы, великий царь, — поклонившись, ответил русский.
— Говори.
— Во всех городах московских два года сряду был большой голод и мор, много людей померло, а много других московский государь в опале побил, остальные военные люди и верные ему татары — все в немецкой земле.
— Где великий князь Иван?